Дело в том, что 18-го Зиновьев написал «оправдывающееся» письмо в редакцию «Рабочего пути». В нем говорилось, что ничего, собственно, не произошло, что сам Ленин не раз «рассылал свои письма “до принятия каких бы то ни было решений”, и вы не протестовали». А вообще, его «взгляды по спорному вопросу очень далеки от тех, которые оспаривает тов. Ленин»[1083].

В тот же день, 18-го, на заседании Петросовета, отвечая на вопрос – верно ли, что большевики «назначили» восстание, Троцкий заявил, что восстания никто не «назначал», но «при первой попытке контрреволюции сорвать съезд Советов, мы ответим контрнаступлением, которое будет беспощадным и которое мы доведем до конца». Каменев, собиравшийся до этого внести свою резолюцию, тут же солидаризовался с Троцким и заявил, что «подписывается под каждым его словом».

По мнению некоторых членов ЦК, письмо Зиновьева и это заявление Каменева в значительной мере исчерпывали конфликт. Однако Свердлов прекрасно понимал, что решить этот вопрос можно лишь с Лениным. У Троцкого была своя забота: его волновало – как отнесется Владимир Ильич к его «оборонительному» заявлению на Петросовете и «солидарности» с ним Каменева. С ними на встречу с Лениным пошел и Сталин. Встреча эта, судя по всему, состоялась 18 октября на квартире Рахьи в Певческом переулке, д. 3[1084].

Относительно времени данной встречи Троцкий указывает, что, во-видимому, это было между 15 и 20 октября. Более точная дата вытекает из существа тех вопросов, с которыми они шли к Владимиру Ильичу. Зиновьев написал заявление 18-го. А 19-го Ленин прямо указывает, что держал в руках рукопись этого письма, которую, видимо, принес Сталин. Троцкого интересовала оценка его речи в Петросовете 18-го. А 19-го такая оценка была дана Лениным в письме Центральному Комитету[1085].

Когда Троцкий пришел на квартиру Рахьи, Владимир Ильич разговаривал с Михаилом Калининым. В «Письме к товарищам», написанном 17-го, Ленин отметил, что для восстания необходима «твердая и непреклонная решимость сознательных биться до конца…» И Троцкий пишет, что «Владимир Ильич при мне продолжал допрашивать [Калинина] о настроении рабочих, будут ли драться, пойдут ли до конца, можно ли брать власть и пр.»[1086].

После выяснения всех обстоятельств, связанных с заседанием Петросовета, Троцкий стал доказывать, что восстание необходимо напрямую связать с выводом из столицы гарнизона. «…Если такой важный вопрос, как вывод гарнизона, – излагал он, – может довести конфликт до открытого переворота, то именно это обстоятельство в высшей степени [помогало] нам установить известный способ переворота… Идея эта навязывалась естественно, тем более, что большинство гарнизона было за нас, и надо было реализовать настроение. Сейчас мы [получили] чисто военную завязку больного конфликта, на основе которого можно разыграть выступление»[1087].

Что касается эпизода, произошедшего 18-го на заседании Петросовета, то «оборонительная» фраза Троцкого была вполне оправдана. В ЦК Владимир Ильич написал: «Неужели трудно понять, что долг партии, скрывшей от врага свое решение… обязывает при публичных выступлениях не только “вину”, но и почин сваливать на противника»[1088]. А вот к идее прямой увязки восстания с вопросом о выводе гарнизона, который мог тянуться неопределенное время, Ленин отнесся настороженно.

Говоря о доминирующем настроении Владимира Ильича в эти дни, Троцкий отмечает: «Это было настроение сдержанного нетерпения и глубокой тревоги. Он видел ясно, что подходит момент, когда нужно будет все поставить ребром». И чем более увлеченно излагал Троцкий свой план, тем чаще задавал Ленин вопросы: «А не предупредят ли они нас? Не захватят ли врасплох?»[1089]. Но определенных договоренностей все-таки достигли. Так, видимо, именно на этом совещании было подтверждено, что, форсируя подготовку восстания, ВРК и большевистская пресса воздержатся от прямых призывов к выступлению.

Это подтверждает опубликованная Городецким записка Сталина. Вот ее текст: «Сокольников написал для завтрашнего номера “Правды” передовицу, заканчивающуюся призывом к Советам и членам партии поднять восстание… Я после переговоров с Марией Ильиничной статью оставил без изменений, выбросив конец (с призывом), сославшись на решение позавчерашнего ночного совещания, противоречащее такому призыву. Ваше мнение?»[1090].

Укороченная статья Сокольникова «Флаг поднят» была опубликована утром 22 октября. Но есть основания полагать, что записка Сталина датируется не 21, а 20 октября. На ее обороте записано, что Мария Ильинична просит еще раз переговорить с ней по данному вопросу, а стало быть статья пошла в набор не сразу. Да и по содержанию статьи, где упоминается о только что произошедшем разгоне Калужского совета (19-го), можно предположить, что написана она была 20-го. Тогда «позавчерашнее ночное совещание» – это и есть встреча 18 октября.

И еще: когда вчитываешься в коротенькое письмо Владимира Ильича Свердлову от 22 октября, то очевидно, что речь идет о выступлении не как одномоментном акте, а как о ряде наступательных шагов – тоже, видимо, обговоренных, – которые «в несколько дней» приведут к победе[1091]. Иначе говоря, уже сложилось то соотношение сил, при котором недостаточная прежде тактика изоляции и «выдавливания» правительства может теперь вплотную подвести к его свержению. В этом с членами ЦК Ленин согласился.

Но, переходя к другому вопросу – о Каменеве и Зиновьеве, Владимир Ильич решительно не согласился с мнением тех членов ЦК, которые сочли конфликт исчерпанным. «Я… пойду до конца, – написал он, – [и] добьюсь себе свободы слова перед рабочими». Однако, определенная договоренность все-таки была достигнута. О ней и напоминал Свердлову Ленин 22 октября: его статью «Письмо к товарищам», в которой фамилии Каменева и Зиновьева не упоминались, с 19-го начнет печатать «Рабочий путь», а вот письма об их исключении из партии будут направляться «только членам ЦК»[1092].