Сердце Марии забилось от радости, но она тут же спохватилась. А не идеализирует ли сейчас ее дочь свое детство? Не приукрашивает ли свои давние воспоминания о нем флером ностальгии?

– Дорогая моя, надеюсь, ты хорошо понимаешь, что в сегодняшней Испании все по-другому. Гражданская война, диктатура Франко разрушили и уничтожили многое из того, что было раньше. Я даже не уверена, что мы найдем в Сакромонте кого-то из наших. Живы ли твои братья? Уцелели ли их семьи? Я…

У Марии сорвался голос от переизбытка чувств.

– Полноте, мама. – Лусия подошла к матери. – Сейчас, когда война окончена, мы приедем и все узнаем прямо на месте. Не забывай, я буду рядом с тобой. И потом, почему нам обязательно жить в Сакромонте? Уверена, мы сумеем найти себе небольшой приличный домик где-нибудь на природе, подальше от людских глаз. Надеюсь, в Андалусии никто не станет за мной шпионить. К тому же я хочу, чтобы мой ребенок появился на свет у себя на родине.

– Лусия, ты точно не хочешь ничего сообщать Менике?

– Не хочу, мама! Повторяю еще раз, не хочу! С этим все понятно?! Все, чего я сейчас хочу, так это отъехать от него как можно дальше! Надеюсь, ему и в голову не придет разыскивать меня в Гранаде. Может, мне и танцевать больше не захочется. – Лусия вздохнула. – Может, вся эта моя теперешняя жизнь подошла к концу одновременно с отъездом Менике. Наверное, мне следует начать все сначала. Возможно, материнство поможет мне стать другой, угомонит мои ноги, не знающие ни минуты покоя. Вот ведь тебя же материнство изменило, разве не так, мама? Ты ведь после того, как родила моих братьев и меня, практически перестала танцевать.

– На то у меня были свои причины, совершенно иные, чем у тебя, Лусия, – откликнулась Мария. Наконец-то она со всей очевидностью поняла, что спонтанное решение дочери вернуться домой в Гранаду – это не что иное, как желание убежать от Менике куда подальше, забыть и его, и то, что она посчитала предательством с его стороны. Ведь он уехал и бросил ее. – Не забывай, я – это не ты, прославленная танцовщица с тысячами поклонников и восторженных зрителей. А что я? Простая цыганка, которая любила танцевать для собственного удовольствия.

– Я тоже, мамочка, танцую ради собственного удовольствия. А может, со временем я научу танцевать и своего ребеночка, как научила меня когда-то ты. И даже больше того! Вполне возможно, я научусь готовить, выпекать такие же вкуснейшие magdalenas или стряпать овощное рагу с колбасками, как это умеешь ты. Итак? Нам нужно поскорее уехать из Нью-Йорка. Не хочу рожать на воде, пока мы будем плыть домой, – воскликнула Лусия, и ее даже передернуло от страха. – Ты сама скажешь отцу?

– Скажу, Лусия, – ответила Мария, почувствовав укол раскаяния и даже неприязни к себе самой. Ведь она испытала самое настоящее удовольствие от одной только мысли, как отреагирует Хозе на ее неожиданное известие, внутренне забавляясь, представляя себе растерянное лицо мужа.

– Только не говори ему, куда мы собрались. Скажи, едем в Буэнос-Айрес или в Колумбию… Словом, куда угодно… Я не доверяю отцу. Он сразу же проболтается обо всем Менике.

– Но, если ты не возражаешь, Пепе я скажу правду. Должен же хоть кто-то из семьи знать, где мы будем, если вдруг возникнет необходимость связаться с нами.

– Пепе можно. Ему я доверяю целиком и полностью, – согласилась с матерью Лусия и неожиданно улыбнулась во весь рот. – Испания! Ты только представь себе, мама! Невозможно поверить, что мы наконец возвращаемся домой.

– Я пока точно не верю, Лусия.

Лусия взяла мать за руку.

– Мамочка, что бы нас ни ожидало впереди, мы ведь будем вместе. Si?

– Si. – Мария схватила руку дочери и крепко сжала ее.

* * *

Однако прежде, чем покинуть Нью-Йорк, Лусия в сопровождении Марии направила свои стопы в знаменитый универмаг «Блумингдейл», что на пересечении 59-й улицы и Лексингтон-авеню, где они накупили горы игрушек, материи, из которой можно будет потом смастерить одежки для младенца, модельную прогулочную коляску марки «Сильвер Крос» и многое другое, чего никогда не было у детей Марии. Лусия настояла на том, чтобы они заглянули еще и в отдел дамской одежды, где обе приобрели себе по несколько элегантных костюмов и два платья для вечерних выходов. А Лусия купила себе еще и широкополую шляпу с длинной лентой, повязанной вокруг тульи.

– Отлично подойдет для того, чтобы уберечься от горячего андалузского солнца! – прокомментировала она эту свою последнюю покупку.

Лусия швыряла долларовые банкноты направо и налево, извлекая их из своего объемного портмоне, и тут же договорилась с ошарашенной кассиршей, чтобы все их покупки были немедленно упакованы в чемоданы и доставлены на борт судна в их каюту.

– Зачем давать папе еще какие-то дополнительные подсказки? Я права? А сейчас, мамочка, у нас с тобой осталось еще одно важное мероприятие на пути нашего полного преображения. И тогда мы будем полностью готовы!

Тем не менее Мария пришла в ужас, когда Лусия буквально силком затащила ее в дамский салон парикмахерской и велела мастеру коротко остричь волосы им обеим, после чего сделать на голове модный перманент «Победа локонов», названный так потому, что сверху прическа напоминала букву «V», которая в те дни ассоциировалась с одним лишь словом – «победа». Мария даже перекрестилась, когда ее длинные черные кудри остригли до плеч. А Лусия, у которой волосы были ниже пояса, приказала остричь себя еще короче.

– Не хочу, чтобы меня узнавали во время нашего путешествия на пароходе, да и в Гранаде тоже, – пояснила она матери. – Давай притворимся, мамочка, что мы не какие-то там цыганки, а богатенькие дамы из числа payos. Si?

– Si, Лусия. Как скажешь, – безропотно вздохнула в ответ Мария.

Мария и Лусия прибыли в Гранаду ярким солнечным днем в конце мая, пробыв перед этим почти неделю на океанском побережье. Они остановились в отеле «Дворец Альгамбра», зарегистрировавшись под девичьей фамилией Марии. Лусия старательно маскировала себя, скрывая лицо за огромными солнцезащитными очками и новой широкополой шляпой. Когда они шествовали по роскошному вестибюлю, украшенному разноцветной плиткой в мавританском стиле, с обилием бархатных диванов, с роскошными пальмами в огромных кадках, Мария почувствовала, будто перенеслась в другое время, где еще ничто не тронуто войной, нет следов разрушений и прочих признаков военного лихолетья: все утопает в роскоши, будто реальная жизнь не имеет никакого отношения к этому райскому уголку.

А ведь когда они сошли на берег в Барселоне, увиденное стало настоящим потрясением для Марии. Нищета и разруха осязаемо витали в воздухе. Да и потом, пока они добирались поездом до Гранады, – тяжелая, изматывающая поездка, продлившаяся несколько дней, с постоянными остановками, задержками, пересадками с одного состава на другой из-за неисправностей путей, картина была столь же удручающей и безрадостной.

Мария искренне обрадовалась, увидев, что Гранада практически не пострадала от бомбежек – все красивые дворцы и здания уцелели. Из новостных хроник, которые она видела в Нью-Йорке, следовало, что вся Европа превратилась в сплошное пепелище, и Мария уже заранее настроилась увидеть горы пепла и на месте Гранады. Однако, вопреки ее ожиданиям, Гранада встретила их, словно оживленная строительная площадка. Повсюду возводились новые дома, рабочие таскали кирпичи под испепеляющим солнцем, сверкая своими худыми ребрами, просвечивающими сквозь лохмотья, в которые они были облачены. Когда Мария обратила на это внимание таксиста, который их вез, тот лишь картинно вскинул бровь и назидательно промолвил: