буква за буквой, прочитывал непонятные ему слова в полуистлевших книгах. При этом он чувствовал себя подобно человеку, который долго прозябал во тьме, отчаянно тоскуя по солнцу, и вдруг очутился на пороге какого-то светлого мира; однако доступа к свету у Торквейна не было, и все попытки перешагнуть этот порог лишь повергали его в смятение.

По мере взросления он стал чаще задумываться над загадкой высокой недоступной цитадели, откуда в свое время спустился его отец, чтобы присоединиться к племени. С некоторых, более возвышенных точек в предгорьях были хорошо видны башни обсерватории, угрюмо нависавшие над безлесной вершиной утеса. Товарищи Торквейна, как и их предки, из суеверного страха сторонились этого места, где молнии Хранителей могли вмиг испепелить нарушителя. Уже давным-давно никому не случалось узреть Хранителей или услышать их голоса, некогда громовыми раскатами сотрясавшие горы в порядке угрозы или предупреждения всей округе. Так говорили старожилы, но ни один человек даже помыслить не мог о том, чтобы потревожить их уединение.

Однако Торквейн, зная о своем родстве с Хранителями, очень много о них размышлял. Странное любопытство вновь и вновь притягивало его к холмам у самого подножия утеса. Но оттуда он не мог разглядеть обитателей лаборатории или хоть какое-то движение в ее стенах. Все было тихо и спокойно, и это понемногу ободряло юношу, побуждая его с каждым разом подбираться чуть ближе к внушающей трепет горной крепости.

И вот однажды, используя все свои охотничьи навыки и ступая с предельной осторожностью, дабы не выдать себя хрустом веточки или сухого листа, он двинулся вверх по наименее крутому склону утеса, покрытому густым лесом. Наконец, затаив дыхание, он с тревожным трепетом выглянул из-за ствола кривой сосны, стоявшей на самой границе запретной зоны.

Прямо перед ним, на фоне легких облаков, сурово вздымались ровные стены и квадратные угловые башни цитадели. Окна тускло мерцали, скрывая свои секреты. На фасаде здания имелся арочный проем с распахнутыми воротами, за которыми Торквейн различил пляшущие серебристые струйки фонтанов посреди внутреннего дворика.

Сосновая и еловая молодь уже захватывала ровный расчищенный участок. Отдельные деревца были высотой по плечо, но большинство – лишь по пояс или до колен, в целом не очень затрудняя обзор. А из этой поросли до Торквейна доносилось сердитое гудение, словно там затаился пчелиный рой. Высота звука и местоположение его источника оставались неизменными. Подкравшись ближе, Торквейн обнаружил полосу голой земли шириной в ярд, пролегавшую среди зелени. Очевидно, звук исходил от нее. Спустя мгновение он догадался, что эта полоса обозначала невидимый защитный барьер, а гудела его энергия, готовая отражать или убивать посторонних.

Почти вся земля под стенами лаборатории была занята овощными грядками, дополненными небольшим цветником. Все указывало на тщательный уход и регулярный полив, но никаких садовников в эти минуты здесь не было. Торквейн продолжал всматриваться и вслушиваться, и тут из глубин здания донесся пульсирующий металлический звон, причину которого он не мог даже вообразить, ничего не зная о машинах и механизмах. Застигнутый врасплох этим внезапным шумом, нарастающим и как будто исполненным таинственной угрозы, Торквейн пустился наутек вниз по лесистому склону и впоследствии много дней не осмеливался вернуться.

Но в конце концов любопытство – а также более глубокое чувство, природу и происхождение которого он не понимал и сам, – заставило его вновь посетить это место, несмотря на остаточные суеверные страхи и внутреннее чутье, предупреждавшее об опасности.

Как и в предыдущий раз, он затаился среди старых сосен и наконец впервые увидел кого-то из обитателей здания. В ухоженном цветнике, на расстоянии не более двадцати ярдов от Торквейна, над фиалками и анютиными глазками склонилась девушка.

Торквейну показалось, что перед ним богиня, ибо среди девиц в его деревне не было ни одной и вполовину такой прелестной и грациозной, как это дивное создание. В платье оттенка нежной апрельской зелени, с покрывающим плечи золотистым облаком волос, она как будто озаряла своим сиянием цветы на клумбе.

Поддавшись дотоле неведомым ему чарам, юноша забыл обо всех страхах и показался из своего укрытия. И только когда девушка случайно взглянула в его сторону и, встретившись с ним взглядом, издала негромкий испуганный возглас, Торквейн осознал, что по неосторожности выдал свое присутствие.

Теперь он разрывался между позывом к бегству и сильным, необъяснимым влечением, побуждавшим его остаться. Он понимал, что эта девушка – одна из Хранителей, а Хранители, будучи полубогами, не снисходили до общения с простыми смертными. И все же благодаря своему отцу Торквейн мог претендовать на родство с этими высшими существами. Девушка была такой красивой, а ее глаза, смотревшие поверх цветника, были такими добрыми и кроткими даже при всем изумлении, что он перестал опасаться немедленной – и, вероятно, заслуженной – кары за свою дерзость. Возникла уверенность, что, если он не убежит и попробует завязать разговор, девушка не сразит наглеца ужасной молнией Хранителей.

Подняв руку в знак мирных намерений, он двинулся вперед через хвойную поросль и остановился только перед зловещим гудением незримого барьера. Девушка потрясенно взирала на Торквейна. Ее глаза расширились, а по лицу, сначала заметно побледневшему, разлилась краска, когда она отметила привлекательность юноши и нескрываемый восторг в его взгляде. Казалось, она вот-вот повернется и уйдет в здание. Но потом, как будто преодолев нерешительность, она слегка приблизилась к барьеру.

– Ты должен уйти, – сказала она.

Слова звучали непривычно – они отличались от диалекта, знакомого Торквейну. Но тот вполне уловил смысл, а сама по себе странность произношения показалась ему божественной. Проигнорировав предостережение, он не двинулся с места, как зачарованный.

– Уходи быстрее, – сказала она уже резче. – Никому из варваров не дозволено здесь появляться.

– Но я не варвар, – гордо заявил он. – Я сын Хранителя Атуллоса. Меня зовут Торквейн. Разве мы не можем подружиться?

Девушка явно удивилась и озадачилась. При упоминании имени Атуллоса в ее глазах промелькнула тень. А за этой тенью различалось что-то похожее на страх.

– Нет-нет, – возразила она, – это исключено. Ты не должен приходить сюда снова. Если мой отец узнает…

В этот момент резко усилилось гудение защитного барьера – громкое и злое, подобное миллиону жужжащих ос, – и Торквейн кожей ощутил электрическое покалывание, как бывало при очень сильных грозах. Тотчас же в воздухе засверкали искры и яркие огненные нити, а затем накатила волна нестерпимого жара. Сосенки и елочки перед Торквейном разом пожухли, а некоторые вдруг объялись пламенем.

– Уходи! – услышал он крик девушки, пятясь под натиском энергетического барьера. А она поспешила к лаборатории, то и дело оглядываясь через плечо.

Уже полуослепленный вьющимися огненными