Там на центральной площади есть такой офис из одной комнатки, где вам могут испоганить загранпаспорт, поставить в него штамп о пересечении границы Лихтенштейна.

Потому что в реальности никакой границы у Лихтенштейна нет, и погранслужбы нет, и штамп этот можно получить только как туристический сувенир, в самом центре столицы, за деньги.

А сколько миллионов погранцов в эту минуту охраняют разные государственные границы от несуществующих угроз?

А сколько миллиардов человеко-часов мы тратим в год на очереди к пограничным стойкам в разных аэропортах, портах и на дорожных блокпостах?

А защитил ли кого-нибудь этот самый погранконтроль хоть раз от угроз реальных?

Все террористы, и 11 сентября, и домодедовские, и парижские, и питерские, и стамбульские, въехали в страну предполагаемого теракта легально, со штампом в паспорте. Ни один под колючей проволокой ночью не прополз, просто надобности такой не было. То есть с единственной декларируемой задачей защиты населения погранцы не справляются вообще нигде. Ни в Нью-Йорке, ни в Москве, ни в Стамбуле, ни в Париже. А зарплату они при этом получают, и пенсию, и социальный пакет, и смотрят на простых граждан как на говно: мы вас героически защищаем, ваша жизнь в наших руках, извольте постоять лишний час в очереди, когда мы уходим на перекур в комнату для кормящих матерей (я не шучу: на прилёте в Домодедово пеленальная комната является курилкой для погранслужбы, там на полу их бычков по щиколотку, а вход строго по бэйджу ФСБ).

И судьба всех этих погранцов ждёт в точности такая же, какая уже постигла телеграф.

Контора на центральной площади Вадуца останется, со штатом в одну улыбчивую барышню, а стойки в аэропортах, охраняемые миллионами неулыбчивых мужчин в форме, отомрут.

Это не пророчество, потому что я не пророк.

Это констатация процессов, которые любой из нас видел собственными глазами, путешествуя.

Пришла Маргарет Тэтчер, и не стало погранконтроля на выезде из Великобритании. Уезжаешь – ехай нахуй, нам без разницы.

Пришёл Евросоюз, и не стало погранконтроля на вылетах и въездах из любой европейской страны в любую.

Была граница, со строгими ребятами в униформе, и не стало той границы. Никто не заплакал.

А там, где ненужные институты искусственно сохраняются, в них заводится порча, по-латыни corruptio.

Как в аппендиксе или крайней плоти.

Рано или поздно эта коррупция становится единственным, что мы знаем об этих институтах.

Опять же, горячий привет аппендиксу. Про него знают только те, кто перенёс аппендицит – и, как следствие, аппендэктомию, хирургическое удаление отростка.

С кем такого ещё не было, тот даже не представляет себе в общем случае, где у него тот отросток, как он выглядит, откуда взялся, зачем нужен.

Вот какой-нибудь Роскомнадзор – он такой же червивый отросток. Мы знаем кабинеты, которые он занимает на Китай-городе, знаем фамилии людей, комментирующих его бездарную суету, знаем три кнопки, с помощью которых его блокировки обходятся. Догадываемся, что на содержание этой паразитической структуры уходят миллионы, которых так не хватает здравоохранению.

Рано или поздно Роскомнадзор будет ликвидирован ввиду бесполезности и бессмысленности. Забудутся все его реестры.

Точно так же забудутся все украинские проскрипционные списки – книг, сайтов, сериалов, фильмов, мультфильмов.

Украина станет Европой, а в Европе власть не запрещает гражданам смотреть Лунтика, Смешариков и “Белую гвардию”. Порошенко думает, что будет наоборот: Украина научит Европу цензуре совкового образца. С приёмом Украины в ЕС голландские полицейские начнут контролировать, какие книги читают голландские дети и на каких сайтах они смотрят мультики. Порошенко ошибается. Такого не будет.

Будет другое: сами украинцы иссекут этот гнилой, поражённый коррупцией, совковый аппендикс, состоящий из президента-олигарха, его кума-министра Стеця, из депутатов, принимающих в 2017 году цензурные законы. Избавятся от судьи, готового нарисовать приговор в 42 месяца тюрьмы за ролик в YouTube. И вступят себе спокойно в Европу, как это за четверть века до них сделали эстонцы, латыши и литовцы, которым сегодня безвизов не только ЕС, но и США.

И в России тоже такое случится однажды. Не вечно же дочке Пескова делиться рецептами благоустройства Москвы из Парижа, а владельцу “Вконтакте” – сраться с московским обидчиком из территориальных вод Италии. Рано или поздно власть в России получат те самые инфантилы, индивидуалисты и эгоцентрики, которым с рождения привычно, чтоб вокруг была свобода, вместо удушливых анальных скреп.

Доживём ли мы с вами до этого, дорогие читатели, я не знаю.

Если не будем чесаться, то, наверное, не доживём.

Зато утешимся сознанием, что это не навсегда, а лишь до тех пор, покуда живы советские люди.

Такие, как мы.

Которым проще выучить три кнопки для обхода цензуры Роскомнадзора, чем оторвать жопу от стула и снести это цензурное ведомство.

Слава богу, наши дети в этом вопросе лучше нас.

И это наша заслуга, которой мы можем гордиться.

Да, любимый Лёва, когда я тебя ругаю – на самом деле я тобою горжусь.

Если мне не нравится твой инфантилизм, индивидуализм и эгоцентризм – то лишь потому, что я всё ещё совок, а ты уже нет. Жги их, Лёва. Твои хотелки главней “высших интересов Государства”.

Это самое Государство – твоя обслуга и прислуга.

Ставь его на место.

Дождливым вечером осени 2008 года Антон Носик говорил в эфире радиостанции “Эхо Москвы” о благотворительности как способе исправить мир. Когда передача закончилась, Носик вышел на Новый Арбат. Поднял руку. Остановилась оранжевая “шкода фабия”. “Мне в аэропорт, но сперва – за вещами, – сказал Носик. – Времени – сорок минут. Успеете?” Водитель кивнул. И они поехали. “Знаете, я сейчас интересную такую программу по радио слушал. Не во всём согласен, но очень полемично, там говорил один человек, не запомнил, как его зовут”, – завёл разговор водитель. Водителя поразила фраза говорившего о том, что “несправедливость подлежит исправлению”.

Так Антон Носик познакомился со Спартаком.

Они заехали за вещами на метро “Юго-Западная” и впритык успели во “Внуково”. Выходя из машины, Носик вручил Спартаку связку ключей, объяснил, куда заехать, чтобы покормить кошек, и сказал: “Когда я вернусь, поступаете ко мне на работу. Согласны?” Спартак кивнул.

“С тех пор мы стали одним целым: я жил его жизнью, а он – моей”, – говорит Спартак.

Эти девять совместных лет они обращались друг к другу на “вы”. Даже когда в сложных дорожных ситуациях, споря с навигатором, но не переставая говорить по телефону, Носик в сердцах говорил: “Спартак, вы охуели! Нам надо было направо”, – Спартак с достоинством отвечал: “Сами вы охуели, Антон. Я правильно ехал, а вы меня сбиваете”.