– Что именно? Говори! – воскликнул Порадовский.

Многогрешный подвинулся поближе. Почувствовав себя увереннее, налил из кувшина пива – осушил кружку. Оглянулся, не подслушивает ли кто, прошептал:

– Он хочет подбить других полковников на то, чтобы все Правобережье снова присоединить к Левобережью, точнее – к Москве…

– Что? – подскочил Порадовский. – У тебя есть доказательства?

– Я сам – доказательство тому, панове! – напыщенно заявил Многогрешный. – Своими ушами слышал, как Палий болтал с казаками, а те, разинув рты, как дурни, слушали его…

Порадовский радостно потер руки.

– Гм, это важная весть! Значит, Палий – изменник, и его нужно немедля арестовать!

– Без приказа пана Яблоновского? – засомневался Монтковский.

– У меня есть такой приказ! Касающийся не лично Палия, а всех, кто так или иначе выступает против короны! В данном случае есть доказательства измены полковника Палия…

– Об этом я и говорю, – обрадовался Многогрешный. – Палий – опасная личность. Уверен, что гетман Яблоновский отдаст его под суд. А я готов свидетельствовать против него… Тем более, панове, что мне давно хотелось перейти на службу к пану Яблоновскому… При возможности замолвите за меня словечко, как за верного слугу.

– Замолвим, – согласился Порадовский. – Пан Яблоновский щедро платит преданным людям… Но слова – лишь слова, пан Многогрешный. Для того чтобы я поручился за тебя перед самим коронным гетманом, нужны дела!

– Какие?

– Ты поможешь мне арестовать Палия.

– Побойся Бога, пан! – воскликнул удивленный Монтковский. – К Палию благосклонно относится сам король!

– Король пока не знает о его истинных намерениях! – отрубил Порадовский. – Дело решенное, Палия арестуем! Но как?

– Тихо, без шума, – ответил Многогрешный. – Можете целиком положиться на мою ловкость.

Документы, заготовленные Ненко, оказались весьма кстати. Без серьезных препятствий Арсену и Златке под видом янычарского чорбаджии с подчиненным удалось добраться до Болгарии, а затем, переодевшись на перевале Вратник, в межгорья Старой Планины.

Погостив у воеводы Младена в его гайдуцком краю и дождавшись приезда Ненко к отцу, Арсен со Златкой тронулись в путь, на Украину.

В Белой Церкви, где они решили отдохнуть с ночевкой, неожиданно узнали об аресте Палия. Хотя кони, да и сами они – особенно Златка – нуждались в более длительном отдыхе, Арсен без колебаний сказал:

– Поехали, милая! Здесь недалеко – тридцать верст… Как раз к утру будем дома.

Златка не перечила Арсену, понимая, что речь идет о важном деле. Быстро собравшись, они двинулись на север.

В Фастов прибыли, как и думал Арсен, к завтраку.

Весна приукрасила, убрала зеленью и цветами разоренный войнами и лихолетьем город. Шумели на фастовской горе, возле крепости, молодые яворы, седыми облаками нависли над серебристой Унавой ветвистые вербы.

Вот наконец подъехали они к приземистой хатке, где жили мать с дедом. Еще с дороги Арсен заметил во дворе оседланных лошадей. Сердце его тревожило забилось. Кто бы это мог быть?

Когда открыл ворота и помог Златке слезть с коня, услышал топот ног и радостные восклицания:

– Арсен! Златка!

– Родные наши!

– Слава Богу! – послышался голос матери. – Живы!

– Слава Аллаху! – вторил ей Якуб.

В хате оказалось полно людей: Арсен и Златка переходили из объятий в объятия.

– Яцько? Неужели ты, парень? – не поверил своим глазам Арсен, здороваясь с русоголовым двадцатилетним парубком в бурсацкой одежде. – Ну, как наука – не идет без дрюка? Иль закончил уже школу?

– Да, закончил и… домой, – смутился Яцько. – То есть к тебе, Арсен, потому как мне, сам знаешь, больше некуда… Собирались мы с Семашко приехать через неделю – хотелось на воле побродить по Киеву, да узнали про арест батьки Семена и примчались…

– Куда же тебе ехать еще, братик мой дорогой? Конечно, ко мне! – обнял его Арсен. – Теперь нас у матери трое – Стеха, я и ты!

– Холера ясная! А про меня забыл? Я четвертый, ведь тоже родной неньки не имею! – И Спыхальский чмокнул сначала Златку, а потом Арсена.

Кроме родных – матери, дедушки Оноприя, Стехи, – Романа и Якуба, навсегда оставшегося в семье Звенигор, Яцька и Спыхальского, здесь были Метелица и Зинка, которые последними, но не менее пылко поздоровались с прибывшими.

Звенигориха пригласила всех к столу.

После завтрака Спыхальский, на удивление молчаливый в течение оживленной трапезы, взял Арсена и Романа под руки.

– Друзья, прибыл я из Львова не только для того, чтоб повидаться с вами. Есть дело более важное… Не пройтись ли нам, панове, на леваду и там, над Унавой, в тиши поговорить? Пускай тут жинки прибирают, а мы малость проветримся…

С этими словами он потянул мужчин из хаты. Вскоре их нагнали Метелица и Яцько.

Под ближайшими вербами стали в кружок. Солнце уже высушило росу, и в воздухе струились медвяные запахи первых луговых цветов, гудели шмели и пчелы. От Унавы долетали гогот гусей и кряканье уток, а из леса, темной стеной высившегося на другой стороне, неслось далекое грустное кукование кукушки – ку-ку, ку-ку…

Когда кукушка замолкла, Арсен сказал:

– Друзья мои, у всех у нас сейчас одна мысль – про батьку Семена… про Палия… Кто больше других знает, тот пусть и расскажет. Ты, Мартын, хотел что-то сообщить?

– И вправду, панство, я могу вам сказать, где Палий… Як бога кохам, могу!

– Ты знаешь, где Палий? – воскликнул Арсен. – Откуда?

– Из первых рук, как говорят…

– Начинай же! – нетерпеливо перебил его Звенигора. – Не тяни!

– Видите ли, панове, во Львове, при дворе коронного гетмана Станислава Яблоновского, служит один человек, которому я чем-то понравился, считает он меня своим другом… Это комиссар Порадовский. И хотя я не питаю к нему подобных чувств, мы с ним частенько встречались – сиживали по вечерам в корчме, потягивая пиво… Но вот он на время исчез. А когда вернулся, сразу заглянул ко мне. Пан Порадовский был основательно навеселе и необыкновенно болтлив. Расхваставшись, он рассказал, что они с паном Монтковским побывали в Немирове и арестовали там Палия… Как услыхал я такое, чуть не подавился куриным бедрышком, которое как раз обгладывал… «Как! Полковника Семена Палия?!» – воскликнул я. «Да», – спокойно ответил пан Порадовский. «За что?» – «За то, что он хочет со своими казаками переметнуться под власть Москвы!» – «Это он сам тебе сказал?» – спросил я. «Еще чего! Конечно, нет… Об этом мне донес один казачий сотник по имени Свирид Многогрешный…» – «Матка боска ченстоховска! – воскликнул я, потрясенный. – Свирид Многогрешный?» – «Почему пан Мартын удивлен? Он знаком с Многогрешным?» – «Спрашиваешь! Я знаю его как облупленного! Потому как был вместе с ним в турецкой неволе… Потурнак и свинья, каких свет не видывал! А ты, пан, арестовал героя Вены, поверив этой бестии! Что еще скажет гетман и сам король?» Порадовский засмеялся и ответил: «Не знаю, что скажет пан круль, а коронный гетман похвалил меня и велел бросить арестованного, заковав его в кандалы, в подземелье в Подкаменном… Думаю, пану Мартыну известно, какие там казематы!» – «Ну и как решил гетман поступить с тем полковником? Повесить?» – «Это уже его забота, я свое сделал…» После этих слов я быстренько выпроводил Порадовского и помчался в Подкаменное. Там убедился, что он не наплел небылиц спьяну… Что мне оставалось? Один я в Подкаменном ничем не мог помочь батьке Семену… Поэтому сказал всем, что еду домой, в свой Круглик, а сам на коня – и к вам, в Фастов!..