– Холера тебя забери! Мартына Спыхальского не узнаешь?

– О, пан Мартын! Никак не ожидал увидеться с тобой здесь… Пан служит у ясновельможного гетмана Яблоновского?

– И не первый день! А пан Свирид, похоже, недавно, что-то я раньше не встречал тебя среди гайдуков гетмана, – сказал Спыхальский, приближаясь к Многогрешному.

– Всего несколько дней… Но служба, однако ж, собачья – погибаю в этом подземелье! Может, пан Мартын посодействует мне найти местечко потеплее? Хе-хе! – И Многогрешный нарочито передернул плечами, показывая, как здесь холодно.

– Отчего же – посодействую! Хе-хе! – передразнил его Спыхальский и вдруг, схватив за грудки, прижал к стене и вырвал мушкет. – Пся крев! Наконец-то я тебя схапал! Сейчас тебе станет не только тепло, но и жарко! Раздавлю, как гниду!

– Пан Мартын, ты что – ошалел? Пусти! – задергался тот.

На крик подбежал Арсен с товарищами. Он сразу узнал, кого поймал Спыхальский, и придержал его руку, уже охватившую горло перепуганного до смерти Многогрешного.

– Так вот где мы встретились, дядько Свирид! – покачал головой Арсен.

– Звенигора! – простонал Многогрешный.

– Хлопцы, заткните ему рот! – приказал Арсен, обращаясь к Яцьку и Семашко. – Свяжите руки, чтобы не сбежал, паскуда! Посадите на коня и смотрите в оба!

Яцько и Семашко подхватили Многогрешного – у того от страха отнялись ноги – и поволокли наверх.

Арсен кинулся к двери, к решетке которой уже прильнуло лицо Палия.

– Батько Семен?

– Да, голубчик! Да! Выпустите меня, хлопчики, отсюда!

На двери висел большой замок.

Арсен рванул изо всех сил – замок не поддался.

– А ну-ка, сынку, пусти меня! – отстранил его Метелица. – Бывало, гнул я руками подковы. Попробую сейчас… есть ли еще сила?

Он ухватил замок обеими ручищами и с таким усилием начал поворачивать в скобах, что лицо его побагровело. Все затаили дыхание. Но вот заржавленная дужка замка, жалобно заскрипев, переломилась надвое… Полковник оказался в объятиях друзей. На руках и ногах у него гремели кандалы.

– Быстрее, батько! – крикнул Арсен. – Бежим!

Придерживая цепи руками, Палий вышел из подземелья. Ему подвели коня, помогли сесть.

– Ну, хлопцы, орлы мои, спасибо вам! – с чувством поблагодарил Палий.

Арсен подал знак – и отряд, бросив подводы, помчался по извилистым улицам Подкаменного на восток…

На первом же привале, в лесу, состоялся запорожский суд.

Свирид Многогрешный дрожал, как в лихорадке. В последнее время жилось ему не сладко: он поблек, исхудал, и одежда на нем висела, как на палке. Его маленькие хитрые глазки перебегали с одного лица на другое. Дольше всего они задержались на Арсене.

– Братцы, что вы со мной хотите делать? – заскулил он.

– А что делают с предателями? – грозно спросил Метелица.

– Я не предатель… Разрази меня гром, если я хоть кого-нибудь предал! – лепетал Многогрешный. – Я ни в чем не повинен!

Арсен чувствовал, как в сердце разгорается гнев, он едва сдерживал себя, чтобы не сразить мерзавца саблей. Произнес глухо:

– Не выкручивайся, Свирид! Ты перед казачьим судом, судом чести, и ты обязан говорить чистую правду. За малейшую ложь перед судом чести подсудимого вешают без приговора!

Многогрешный смертельно побледнел. Ему казалось, что язык во рту стал шершавым, а сердце будто оборвалось, ухнув куда-то вниз… Он едва держался на ногах.

Казаки стояли плотным кольцом, насупленные, суровые. Съежившийся в страхе Многогрешный вызывал у них чувство омерзения.

Лишь Семен Палий не вмешивался в казачий суд. Сидя на коне, уже раскованный, он попыхивал трубкой и молча смотрел на подсудимого. «И откуда только берутся такие слизняки, ничтожества? – думал он. – Какие матери их рождают? В каких семьях вырастают? Почему одни люди трудов и крови своей не жалеют во имя отчизны, а другие норовят побольше сорвать с нее и продают любому, кто больше заплатит?»

Тем временем Многогрешный заголосил:

– Помилуйте, братцы! Побойтесь греха! За безвинную душу Бог накажет вас, как татей-разбойников!..

– Братчики, – сказал Арсен побратимам, не слушая вопли обвиняемого. – Многое нам не известно об этом человеке – Свириде Многогрешном, но немало мы и знаем. И чтобы ни он и никто другой не могли упрекнуть нас, что мы учинили над ним самосуд, пускай он сперва ответит на наши вопросы, а потом уже мы решим, как поступить с ним… Согласны со мной?

– Согласны! – дружно ответили все.

– Тогда выберем судью. Кого бы вы хотели?

– Тебя, Арсен! – прогудел Метелица. – Кого ж еще? Ты лучше нас всех знаком с этим проходимцем! Ты и спрашивай, а мы послушаем и прикинем – правду ли он говорит и чего стоит эта его правда!

– Правильно! Правильно! – зашумели казаки.

– Ну что ж, начнем… – Арсен вошел в круг, остановился напротив Многогрешного, тихо, но строго спросил: – Скажи нам, Свирид Многогрешный, был ли ты в прошлом запорожцем?

– Да, – кивнул тот и взглянул на Метелицу.

– Был когда-то, – подтвердил казак, – однако таким паскудным, что, помнится, присудили мы однажды наказать его киями… А он пронюхал об этом и задал стрекача…

– Так ли это?

– Так.

– Ладно, перейдем ко временам более поздним… Отвечай – был ли ты потурнаком? То есть – сменил ли нашу христианскую веру на басурманскую?

Многогрешный опустил голову.

– Ну, чего молчишь?! – гаркнул Метелица. – Было такое?

– Б-было, – выдавил из себя Свирид. – Но я ж не взаправду…

Казаки переглянулись: не думали, что подсудимый так легко и быстро признает себя виновным в этом тягчайшем грехе, считавшемся на Сечи равнозначным измене отчизне.

– «Не взаправду»! – передразнил его Метелица. – Вот как садану саблюкой по твоей дурной башке…

Арсен взглядом остановил старого казака – мол, помолчи, батько!

– Будучи холуем у турецкого спахии, – обратился он к Многогрешному, – не ты ли выдал на суд и расправу повстанцев Мустафы Чернобородого в долине Трех Баранов?

Многогрешный сглотнул слюну. Молчал, хлопая глазами.

– В войске Юрася Хмельницкого служил? Помогал туркам разорять Чигирин?

– Не я один служил…

– А теперь скажи мне – сколько заплатил тебе Кара-Мустафа за Златку?

– Какую Златку? – желтые глаза впились в Арсена. – Я не знаю никакой Златки.

– За ту Златку, которую ты выкрал в Немирове и отвез в Каменец… В тот же вечер, когда ты меня в яму бросил!