ФИНАЛ

Напряжение стало достигать предела. Но германская армия указала, что не может продолжать военные действия, и Берлин сдался. 23 июня в пятом часу дня пришла весть о германском ответе. Редкий случай, когда Вудро Вильсон при всех широко улыбнулся.

Утром 27 июня в Версаль прибыли два германских представителя, уполномоченных подписать договор. Несомненно, это сняло напряженность. В течение часа Вильсон, наконец-то оживившийся, беседовал с представителями прессы. Мало сомнений в том, что президент в значительной мере делал хорошую мину при плохой игре, говоря журналистам, что условия мира оказались ближе к его замыслам и принципам, чем он «имел право ожидать». Германия действительно получила суровый мир, но увеличивал ли он американское влияние в Европе? Не был ли этот мир миром скорее Клемансо, чем Вильсона? Впрочем, и с формальной стороны далеко не все было в порядке. Оставленные один на один с Японией, китайцы отказались от подписания кабального для них мира и удалились в буквальном смысле в слезах.

На следующий день чета Вильсонов посетила президента Пуанкаре, и два люто ненавидевших друг друга политика церемонно восславили друг друга. С орхидеей в петлице, президент Вильсон прибыл на заключительную церемонию в Версаль. В Зеркальном зале Трианона, где была в 1871 г. провозглашена империя Гогенцоллернов, теперь была провозглашена ее смерть. Вильсон вошел в зал последним, когда за столом, возглавляемым Клемансо, уже разместился Ллойд Джордж. «Тройка» повела процессию. По знаку Клемансо взмахнули клинками гвардейцы у дверей и прозвучала команда: «Введите немцев». На этот раз «большая тройка» не поднялась навстречу двум фигурам в черном, которые были подведены к столу с текстом договора.

Вслед за немцами поставил свою подпись президент Вильсон. Это была значительная минута. Еще пять лет назад Соединенные Штаты стояли в стороне от блестящих европейских канцелярий и без них решались судьбы мира. Теперь же улыбающийся президент США скрепил своей печатью документ, фиксирующий полноправное представительство США в дипломатии великих держав. Разумеется, еще больше изменился сам мир, в котором раньше правила Европа. Упиваясь своим всемогуществом, победители Германии не подозревали, что через двадцать лет их ждет еще одна мировая схватка.

А пока же вокруг гремел салют, и фонтаны Версаля работали впервые с начала мировой войны. Вильсон выиграл мини-войну с коллегами, настаивая на том, чтобы стенограммы их заседаний не подлежали ни публикации, ни даже цитированию. Отстаивая правила тайной дипломатии, американский президент убеждал коллег, что в пылу ссор они наговорили много такого, чего не следовало знать массам.

На платформе вокзала Клемансо, нарушая свой режим дня, провожал Вильсона: «У меня такое ощущение, словно я теряю одного из своих друзей». На самом деле расставались носители двух схем послевоенного устройства Европы. Франция стремилась к гегемонии в Европе, США посредством Лиги Наций — к преобладанию в мире в целом. Но вожди были любезны. Да и не знали они, что и те и другие стратегические планы окажутся погребенными неумолимым ходом истории. Мир жил уже в другом измерении.

РОССИЯ: ИТОГИ

Что касается России, то Западу вскоре в очередной раз пришлось убедиться в отличии русской политической почвы от западной. В июле 1919 г. в архангельских казармах войск генерала Айронсайда вспыхнул мятеж и были убиты английские офицеры. Это дало британскому командованию дополнительные аргументы в пользу отказа от наступления на Котлас. В результате сторонники интервенции среди британских министров оказались «в обороне». Их последним аргументом оставалась ссылка на общестратегическую ситуацию. Они напоминали кабинету, что упускается благоприятный шанс — основные силы большевиков вовлечены в борьбу с Колчаком и Деникиным. Хуже будет, если оба белых генерала будут разбиты. «Большевики, — писал Черчилль, — располагают примерно 600 тыс. человек, которые будут использованы для распространения их доктрин, для наступления против меньших государств, таких, как балтийские провинции, Чехословакия и Румыния, с интересами которых мы себя идентифицируем».

Но следует ли решительно противостоять этой огромной армии в будущем? Большинство британского правительства уже видело в возможности победы Красной армии не аргумент в пользу силового присоединения России к Западу, а скорее наоборот — аргумент в пользу отстояния от русских дел. Ллойд Джордж уже скептически воспринимал перспективу похода против красных из Мурманска и Архангельска. Ресурсы в Лондоне не были бездонными, а материальные расходы на русском направлении до сих пор не дали каких-либо позитивных результатов. По личным подсчетам Ллойд Джорджа, стоимость английского военного вмешательства в русские дела уже составила 150 млн. фунтов стерлингов. Для потрясенной мировой войной, влезшей в долги британской экономики эти расходы становились непомерными. В Лондоне маятник качнулся в сторону невмешательства. Английскому командованию на севере России было предписано начать эвакуацию.

«Ястребы» пытались сопротивляться. Выступая 21 июля 1919 г. в Британско-русском клубе в Лондоне, Уинстон Черчилль так определил текущий момент: «Россия является решающим фактором в мировой истории настоящего времени… Россия, как и все великие нации, неистребима. Либо она будет продолжать страдать и ее страдания приведут к конвульсиям всего мира, либо ее следует спасать… Решение российской проблемы является испытанием для Лиги Наций. Если Лига Наций не сможет спасти Россию, та, в своей агонии, сокрушит Лигу Наций… Вы можете оставить Россию, но Россия не оставит вас. Нельзя переделать мир без участия России»[614].

В сложившейся обстановке нетронутая американская мощь стала решающей, а позиция американского президента — определяющей. По сравнению с Францией и Британией ставки Америки в России были относительно небольшими. «С точки зрения безопасности, Россия представляла для Америки сравнительно небольшую угрозу. В свете того, что Америка является преимущественно военно-морской державой, а Россия — континентальная держава, она не представляет для Америки угрозу. В этом смысле главной целью Вашингтона является скорее изгнание Японии из Восточной Сибири, чем создание там зоны американского влияния»[615].

Мы склонны присоединиться к мнению американского историка А. Мейера: «Если бы Вильсон прибыл в Европу убежденным в необходимости фронтальной атаки против большевистской России, оба — Клемансо и Ллойд Джордж (не говоря уже о Соннино) — почти наверняка последовали бы за ним. Даже не призывая свои войска в крестовый поход против большевиков, Вильсон бы мог вызвать этот поход своей воодушевляющей идеологией, которая нейтрализовала бы оппозиции европейских левых, в то время как его страна предоставила бы необходимые материальные резервы для крестоносцев. Но произошло противоположное. С поражением Германии, фактическим распадом германского государства нерешительность президента в отношении интервенции лишь возросла. Эта нерешительность, появлению которой было много причин, вела Вильсона к охране скорее существующего положения, чем к немедленному употреблению силы и решительному наступлению».