При взятии в сентябре 1921 г. Баку глава Реввоенсовета Троцкий объявил, что «дорога на Париж и Лондон лежит через Афганистан, Пенджаб и Бенгал»[617]. Эту идею обыгрывал на все лады Конгресс народов Востока в золотом бакинском сентябре того же 1921 г. Большевики помогли встать на ноги новой Турции в 1923 г.

АМЕРИКА

Что же касается Америки, то ее газеты писали в момент подписания советско-польского договора: «Из долины Миссисипи Европа невидима»[618]. Да и не стоило знать эту часть мира, где столь много осталось от феодализма. Когда президент Вильсон говорил о Европе с прочувственной симпатией, это означало, что он имеет в виду «страну озер» в Англии и шотландские взгорья. А вовсе не букет ее культурного разнообразия. Полковнику Хаузу удалось все же подготовить все для первого заседания Лиги Наций в Вашингтоне, где председателем был бы президент Вильсон. Предполагалось провести это заседание сразу же после ратификации сенатом Версальского договора.

Символом соприкосновения двух эпох была демонстрация рабочих на виду у направляющегося к «Джорджу Вашингтону» президента. Но вот все позади: эскорт военных кораблей окружил лайнер, взявший курс на Нью-Йорк. Наступили спокойные дни, когда можно было обдумать прошедший дипломатический ураган. Главные надежды Вильсон возлагал на создаваемый им первый в истории международный механизм глобального диапазона — Лигу Наций. Она сумеет создать арену, на которой экономическая мощь США проявит себя в полной мере. По существу, Вильсон предлагал создать некое буржуазное «сообщество» с Лигой Наций в качестве парламента. Но он при этом неуклонно стремился сохранить те преимущества, которыми владела американская экономика. Отметим, что экономическими советниками президента Вильсона всегда были крупные бизнесмены, а не какие-нибудь говоруны-реформаторы. Сам же Вильсон отличался органическим отвращением к миру цифр, статистики и графиков. И с самого начала работы мирной конференции президент постарался сделать так, чтобы экономические проблемы обсуждались в особом комитете, работающем, так сказать, в стороне от главных обсуждений. «Большая тройка» говорила о цифрах лишь в связи с германскими репарациями.

И когда речь зашла о степени слияния американской экономики с европейской, что могло бы (гипотетически) породить тесные узы, президент Вильсон оказался не на высоте своего глобального замысла. В послании новоизбранному конгрессу от 19 мая 1919 г. Вильсон вопреки логике создания любимого детища — Лиги Наций — говорит не о сближении экономик главных центров капиталистического мира, а, напротив, о создании высокой тарифной стены вокруг американской экономики. Он говорит о необходимости защитить американскую индустрию для сохранения военно-оборонительной системы США. Именно это должно было позволить Америке «принять меры возмездия», если какая-либо держава обнаружит стремление к дискриминации американских интересов. Это крайне важное противоречие. Вильсон-политик хотел интегрированного мира, где самая крупная единица была бы впереди по закону больших чисел. Вильсон-экономист отражал заскорузлые интересы самой «некосмополитической» американской буржуазии, которая, несмотря на все свое могущество, боялась пускаться в не ограниченное тарифами мировое плавание. Рискуем сказать, что это противоречие убило бы планы Вильсона, связанные с Лигой Наций, даже если бы еще раньше против них не выступил сенат.

Было очевидно, что в своей основе американская элита вовсе не намерена была сливать свои рынки и ресурсы с европейскими в той же мере, в какой неприемлемыми были планы военной интеграции. Напротив, все более работал эгоистический мотив — не снижать темпов роста торговли, привыкшей к максимально благоприятным условиям военного времени. Вильсон говорил, что США должны стать банкиром мира, но, тормозя интеграционную тенденцию, он объективно затруднял и финансовые операции американских банков в различных регионах мира. Получается, что Вильсон верил в американское экономическое могущество, верил в «естественную» силу торговли США и боялся открытой схватки на освобожденной от тарифов арене.

Осталось убедить сенат. В Восточной комнате, сидя на расстоянии вытянутой руки перед сенаторами Лоджем и Нок-сом, президент Вильсон изложил аргументы в пользу быстрой ратификации договора: «Почти все элементы нормальной жизни зависят от ратификации мирного договора. Я должен честно сказать, что неспособен понять, почему выдвинуты такие сомнения». Но он уважает искренность сомневающихся.

Сенаторы выдвинули уже известные возражения: репарации, подмандатные территории, Шаньдунский полуостров. «Пиля собственный сук», Вильсон признал, что решение шаньдунского вопроса его также не устраивает. Это сразу же сделало Вильсона своего рода жертвой японского нажима. Ошибкой Вильсона было и то, что он по памяти начал отвечать на вопросы о весьма щекотливых соглашениях европейских держав между собой. Президент явно не был мастер действий в условиях перекрестного допроса. Когда сенатор Бора спросил президента, когда тот узнал о шаньдунской договоренности, мыслительный процесс Вильсона дал сбой, и он стал кивать на госсекретаря Лансинга: «Я узнал о нем только после прибытия в Париж». А европейские проблемы, о них Вильсон тоже узнал на последней стадии? Президент ответил положительно. Что о секретных договорах союзников? Вильсон не знал о них. Все это было динамитом для дела ратификации: осведомленный лишь в последний момент президент — жертва наивности, европейского макиавеллизма. Невежество на самом высоком уровне? Ведь большевики растиражировали тайные договоры, о них знает весь мир. Неловкость Вильсона дорого ему стоила. (Отвечая в 1920 г. на вопрос анкеты: «Хороша ли его память», он ответил: «Скорее хороша». Ведь он безусловно знал о тайных договорах задолго до отбытия в Париж.)

Сенаторы в большинстве своем решили сделать оговорки частью общего договора. 26 августа 1919 г. Комитет по международным делам американского сената принял примерно пятьдесят поправок, практически лишавших членство Соединенных Штатов в Лиге Наций всякого смысла.

Из Лондона полковник Хауз сообщал, что откладывание ратификации мирного договора препятствует закреплению американских позиций в Лиге: не имея согласия конгресса, американские дипломаты не могут занять свои места во влиятельных комиссиях. Полковник спрашивал, не поможет ли делу подталкивание других стран — Англии, Франции, Италии — к более быстрой ратификации договора? 21 августа Вильсон ответил, что ратификация договора союзниками желательна; каким же будет итог внугривашингтонской борьбы, он не берется предсказать. Вильсон полагал, что Совет Лиги Наций следует создать после одобрения договора по меньшей мере четырьмя великими державами и большинством малых стран. Иначе какая же это мировая организация?

Вильсон все больше начинает испытывать страх по поводу того, что, если Лига Наций будет создана без США, она будет во многом направлена против США. Более энергичные и предприимчивые англичане и французы найдут способ, как обратить к своей пользе его идею создания мировой организации. Страхи и опасения породили замысел «идти в народ» и через головы колеблющихся сенаторов призвать американцев к руководству миром. Достаточно робкие протесты против такого хода были заглушены. Разумеется, для трезвых глаз Тьюмалти предлагаемое было не чем иным, как попыткой «умереть с лицом, обращенным к врагам»: секретарь знал о состоянии здоровья Вильсона и его фактически исчерпанных ресурсах. Тьюмалти был против этого «крестового похода». Он видел, что прежний энергичный, стройный, активный, алертный политик на глазах превращается в пожилого бойца — седеют волосы, и мрачнеет решимость сражаться до конца. Лансинг тоже отговаривал Вильсона от этой отчаянной попытки переломить общественное мнение: это лишь ожесточит сенаторов. Эдит была против этой поездки; врачи категорически не советовали ее предпринимать. Грейсон: «Эту поездку невозможно предпринять без тяжелых последствий».