– Мама! – крикнула она. – Спасите мою маму!

Рубен огляделся.

Никто не сдвинулся с места.

– Спасите ее! – завизжала принцесса, ее мокрые щеки раскраснелись, она стояла на коленях в траве, одетая в белую льняную ночную сорочку.

Никто не пошевелился.

– Мы не можем, ваше высочество. Слишком поздно.

Снова епископ с его мягким, успокаивающим голосом, и тут Рубен осознал, что предпочел бы отцовское рявканье. В интонациях епископа чувствовалась гнильца, чувствовался яд. Его желание признать поражение перед битвой вызывало у Рубена тошноту. «Почему все так торопятся оплакать тех, кто еще может быть жив?»

– Мне жаль, – добавил канцлер Брага.

Принцесса потрясенно уставилась на них, ее рот приоткрылся от шока. Потом взгляд Аристы сместился к Рубену.

– Пожалуйста… – тихо попросила она. – Моя мама…

– Рубен, нет!

Возможно, это крикнул Брага, возможно, епископ, возможно даже, Гришем – Рубен не знал. Мгновение спустя он вновь оказался в замке и вновь мчался по лестнице.

Брага поторопился, объявив замок смертельной ловушкой. Большая его часть была из камня, а рассыпанная солома быстро прогорела; будучи сухой как трут, она дала не так уж много дыма. Однако сейчас оценка канцлера соответствовала действительности. Наконец занялись деревянные балки, и из недр замка доносился легко узнаваемый рев. Огонь заматерел и обрел голос. Ярче всего пылала мебель, и Рубену пришлось прикрыть глаза. Сверху дождем посыпались искры, и на ступени рухнули останки гобелена, заставив Рубена прыгнуть через пламя.

Он снова добрался до соляра, но теперь коридор затянуло черным дымом, который колыхался и клубился. Помня прежний опыт, Рубен опустился на четвереньки и пополз по коридору, однако на этот раз его глаза слезились, а горло пылало, когда он пытался дышать в лишенном воздуха мире.

Он видел лишь пол перед собой. Рубен понял, что не может вдохнуть, и его охватила паника. Он опустил лицо, прижавшись носом к дереву, и сделал вдох. Поблагодарил Марибора за глоток горелого воздуха и заметил, что дрожит. Пол под ним был горячим, и Рубен слышал, как трещит огонь на другой стороне. Епископ и канцлер оказались правы. На этот раз было слишком поздно.

Он сгорит всего в нескольких футах от своего отца.

«Нет. Сначала я задохнусь».

Рубен закрыл глаза. Они слезились от дыма.

«Сколько вдохов у меня осталось?»

Он закашлялся, прижался губами к полу и втянул воздух.

«По крайней мере, еще один».

Он спас ее. Он сделал хотя бы это. Роза мертва, и его отец тоже, но Рубен совершил один хороший поступок. И, возможно, так будет лучше. Иначе Ариста выйдет замуж и покинет его, разбив ему сердце. Об этом мгновении он мечтал. Быть может, поэтому он родился – поэтому Марибор обделил его своим вниманием. Ему не требовалось уметь сражаться на мечах и ездить верхом, не требовалось знать, зачем нужны друзья, или мать, или даже отец, если все его предназначение заключалось в том, чтобы однажды холодной осенней ночью спасти принцессу, а затем погибнуть. К чему было дарить ему полноценную жизнь?

Он подумал о Розе.

«Я должен был дать ей нечто большее, чем поцелуй. Если бы я только знал, как мало мне осталось – и как мало осталось ей».

Над головой с оглушительным треском сломалась балка. Рубен подождал, но ничего не упало.

Он сделал еще один вдох, прижавшись губами к твердой древесине. Он никогда не чувствовал такой близости к полу, никогда не любил его так, как сейчас. Ему не добраться до королевы. А если и доберется, она уже должна была умереть, задохнувшись во сне. И даже если она жива, ему никогда не вывести ее наружу. Он себя-то вывести не мог. Им просто не хватит воздуха. Если бы он был поумней, догадался бы смочить рубашку в колодце, когда бегал за топором. Тогда он мог бы закрыть ею лицо. Возможно, это бы помогло, но…

Рубен прищурил слезящиеся глаза. Перед ним была распахнутая дверь в спальню Аристы. Упавшее в окно дерево пылало. Рубен заполз в комнату и двинулся к постели. Она тоже горела. Он чувствовал, как от огня вот-вот займутся волосы. Рубен протянул руку – и словно сунул ее прямо в пламя. Он нащупал металлический сосуд, вцепился в край и подтащил к себе ночной горшок принцессы.

Внутри плескалась моча.

Рубен снял накидку, разорвал пополам, скомкал и сунул в горшок. Затем прижал ткань к лицу и вдохнул. Воздух скверно пах и имел неприятный привкус, но теперь Рубен мог дышать.

Он снова подумал о королеве, однако шанс выбраться наружу был только один.

– Простите, – прошептал он срывающимся голосом.

Вылив остатки содержимого горшка себе на голову и прижав мокрую ткань к носу и рту, Рубен побежал вслепую, доверившись памяти. Он врезался в стены и спотыкался. Коридор казался слишком длинным. «А если я пошел не в ту сторону?» Он мог углубляться в замок, чтобы погибнуть вместе с королевой. Потом он наступил на что-то мягкое. Его отец. Рубен понял, где находится.

Пришлось повернуть и двигаться в темноте. Скоро будет лестница; он уже должен был ее найти. Было трудно не бежать сломя голову, трудно не поддаваться панике. Моча, которую он вылил на волосы и лицо, уже высохла. Кожу покалывало, она шипела, будто у свиньи на вертеле. Жар был обжигающим. Скоро он сам загорится; может, уже горит. Он продолжал идти вперед, но лестницы все не было. Он заблудился. Паника взяла верх, и Рубен остановился, замер, не в силах пошевелиться от страха.

«Нет, Рубен, мой милый мальчик, все в порядке. Беги вперед. Ты почти выбрался. Беги вперед!»

Он подчинился.

«Теперь поверни направо. Ты почти на лестнице! Вот она. Ты добрался, но все горит. Придется прыгать. Давай! Прямо сейчас! Прыгай!»

Рубен бросился вперед, взмыл в воздух и, падая, в то невесомое мгновение гадал, кто ему помогает. Что за сумасшедшая оказалась рядом с ним в горящем замке? Это не имело значения; он лишь надеялся, что она права.

* * *

Адриан смотрел, как пылает замок, а толпа у ворот росла и сгущалась. Население всего Дворянского квартала, если не целого города, явилось на спектакль. В обществе, где людей различали по одежде, это столпотворение человеческих особей выглядело удивительно однородным. Богача легко можно было спутать с бедняком, ведь, не считая покинувших торжество гостей, все прочие выбежали из дома, позабыв чулки, дублеты, туники и платья. Они примчались ко рву в простом белом белье и казались армией призраков. Мерцающее пламя озаряло изумленные лица, бледные и печальные, словно у потерянных душ.

Огонь охватил весь замок. Ров превратился в яркое зеркало. Где-то металл звенел о металл. Быть может, это ложка стукнула по котлу, но Адриану этого оказалось достаточно. Он мог поклясться, что слышит крики, вопли умирающих людей. Трубы и барабаны, грохот копыт, разносящийся над тлеющим полем. Хрипы и стоны.