Конечно, к большому сожалению экипажа, досматривать все проходящие суда иногда не хватало времени и приходилось принимать решение и открывать огонь, руководствуясь лишь национальной принадлежностью. А часто остановленные сами провоцировали применение жестких методов воспитательного воздействия, типа калибр сто пятьдесят два, так как, вопреки указаниям или недослушав оные, пытались вторгнуться в радиоэфир со всякими сигналами SOS, маскирующими сговор с авианосными группировками англо-американского флота. И знаете, тяжело было в некоторых случаях принимать роковое решение.

Поэтому рядом с командиром корабля всегда находился заместитель по политической части, и часто капитан – контр-адмирал Пронь – советовался с ним насчет применяемых калибров либо по более бытовым вопросам. Думаете, пока боевые моряки с ног сбивались в поисках контрабандных грузов, обшаривая море Фиджи, море Тасманово и море Коралловое, у политотдела не было других забот, как собрания проводить и капитана судна морально поддерживать? Ошибаетесь. Например, освобожденному комсомольскому работнику Баженову было отдано приказание изъять из библиотеки корабельной, до особого распоряжения, книгу «Одиссея капитана Блада» и все ее продолжения, так как в народе подпалубном вызвать могла она неправильные ассоциации с текущим моментом истории, а кроме того, поручили Баженову выявить и также изолировать романы сходного содержания.

Баженов отнесся к заданию ревностно, и после нескольких дней поисков обнаружил еще один компромат – «Красный корсар», американского, конечно же, автора Фенимора Купера. Безусловно, особо настораживало первое слово данного названия. Прочитав его на обложке, старший корабельный замполит Евгений Ильич Скрипов весьма побледнел и спешно вызвал на собеседование корабельного библиотекаря – мичмана Цибулю. Конечно, Цибуля попал под горячую руку, но нельзя же было наказывать весь советский Наркомат книгопродажи и книгопечатания? А еще, вместе с мичманом Цибулей, под горячую руку угодили «Последний из могикан» со «Следопытом». Тираж сей потенциально крамольной литературы в сто тысяч единиц, к тому же неоднократный, поражал.

Пожалуй, его тирада произвела на нее не слишком великое впечатление. Ошарашивать тоже нужно в подходящий момент. Больше всего Аврору, кажется, расстроило то, что нельзя вернуться в родное гнездо, до сего дня успешно ограждавшее ее от окружающей действительности. Не к месту сейчас были объяснения о черно-белых дырах, красных смещениях и гравитационных линзах, как-то искусственно все это выглядело на фоне украденной милицейской формы, угнанной служебной машины и сожженного жилища. А если бы она еще знала о перестрелке? Пришлось благоразумно смолчать о сильно раненных или немножечко убитых защитниках закона. Да и нет особой доблести в стрельбе по людям, не ожидающим и не ждущим сопротивления. Не было у него на подвернувшихся под пули зла, так же, как на их легковую машину. Однако вряд ли его действия будут трактоваться этой атакованной им вселенной как самозащита. И вряд ли действия Авроры будут расцениваться иначе, чем соучастие. Другой вопрос, в чем? Вполне подходит шпионаж в пользу американского империализма, хотя судьи и подсудимый вольют в сосуд понимания несколько разный смысл.

Так что самое интересное – о парадоксах параллельных вселенных и роковых точках разветвления истории – Аврора как-то пропустила мимо уха, но как без этого можно было обойтись? Иначе его действия вообще трактовались как уголовщина – мокряк. Пятнадцать лет строгого режима, в везучем варианте. Шпионаж пах, конечно, двадцатью пятью, но выглядел несколько более пристойно.

И только когда они обрели наконец некоторый покой, забросив машину в какой-то подворотне и ухватив у привокзальной бабульки ключи от коммунальной комнатушки: «Сдаю только на ночь; оплата вперед; не шуметь; заходить по одному, а то менты загребут (форму он давно припрятал в прихваченную складную сумку); ванной не пользоваться и т. д.».

Только сотенная купюра с профилем Ленина перевесила «т. д.» и особенно «сдаю на ночь». «У нас на Севере, маманя, – со значением сказал ей Панин, – сейчас ночь, знаешь какая? Полярная, мамуля. И спим мы, как белые медведи, и так же, как они, любим купаться. Вот денек-два отоспимся, а потом уж пойдем столицу золотоглавую смотреть. И чайку нам, мамуля, пожалуйста, за отдельную плату. А в других комнатах у тебя, мамка, кто проживает? Студентки? Ладно, раз уж живут. В тесноте, да не в обиде. Да, я же сказал, с Севера мы, мать, с Полярного круга. Ты книгу «Изгнание владыки-пять» читала? Вот те на, а я думал, тут в столице все ученые».

…И вот тогда, наконец – нет, еще осмотр комнаты на предмет подслушивающих устройств, – снова наступила очередь лекций по связям истории со структурой Вселенной. Тяжко ему пришлось, здесь до сих пор верили в бесконечность по Ильичу, в то, что электрон так же неисчерпаем, как и атом, а о теории Большого взрыва не слыхивали вовсе. Пришлось начать с нуля, но не жалко, Аврора была благодарным слушателем.

– Я начну издалека, милая, – произнес он, обнимая ее за плечи и разглаживая волосы, – и то, что я буду говорить, будет очень непривычно и дико. Вот послушай. Представь себе, что Великая Освободительная война началась совсем не так и несколько раньше. Не тринадцатого июля, а двадцать второго июня ровно в четыре часа…

И захлопнулись челюсти. Не зря, не зря офицеров корабельных томило предчувствие, не зря морячки перед сном страшными историями психику к ужасу приручали. И, как водится, захлопнулись те челюсти, когда до конца рейда максимум денька три-четыре оставалось. Жестки стали сроки возвращения, потому как предварительно супостаты поганые спугнули авианосцами суда обеспечения, везущие «Советскому Союзу» мазут для котлов, снаряды для калибров башенных да бензин для гидропланов, в ангаре на корме помещенных. А еще те мирные русские корабли везли для команды линкора тушенку китайскую, шоколад французкий, бананы индонезийские и письма из страны радости и безоблачного неба. В письмах тех, цензурой с зеванием прочитанных, родственники неисчислимые, ведать не ведающие о том, где их сыночки, внучики либо мужья-романтики яркостью и незабываемостью службы наслаждаются, значились призывы беречь мирное солнце над головой, а еще писалось о том, что неважно, на каком меридиане и на какой широте то мирное солнце беречь и приумножать – одно оно у нас, и верить необходимо, что растопит оно своими лучами империализм и южноафриканский расизм.

Однако и без писем недополученных вся команда от мала до велика верила в светлое завтра и руководящую силу марксизма-ленинизма-сталинизма. Вот только заперли их линкор родимый в Тасмановом море. И вроде велико оно, не меньше родимого Черного, на коем стажировку половина командного состава проходила, но как-то неуютно и вроде даже не со всех сторон заперто, а только с юга и севера, но ведь с запада подпирает море вражеская оконечность Австралии, а на восток – далеко больно обходить вокруг Новой Зеландии. А потому история, как всегда, вопрос поставила жестко: или принять бой неравный с превосходящими силами, или голодной смертью, без тушенки и горючего, помереть. Вот и стоит линкор советский посреди Тасманова моря, думает, рыбу летающую и плавающую крючками ловит, холодильники и сковородки набивая, эфир англоязычный прослушивает, разведывательные сводки пополняя, трубы его не дымят, гидропланы весла сушат, летчики-чкаловцы работы Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича конспектируют, ручки перьевые в чернильницы макая, а капитан с помощником, штурманом и замполитом на карту глядят, и кофе их кукурузный стынет без использования. Думают они думу. Далеко «Советскому Союзу» до незамерзающего порта Мурманска, и до Севастополя далеко, даже до Дарвина отвоеванного не близко. И можно обойтись без тушенки, рыбой сушеной довольствуясь, но ведь не океанографическая у них экспедиция – боевой поход, похлеще древнеказачьего налета на султана, как воевать без подвоза снарядов четыресташестимиллиметрового калибра? Как без авиаразведки поддерживать строительство социализма в отдельно взятом полушарии? Как кровь портить империалистам, если нет вволю любимых народом даже по сухопутной войне стапятидесятидвухмиллиметровых? И как биться на равных за милую сердцу, уже живую в мыслях Австралийскую Советскую Республику, когда согнал агрессор заокеанский в акваторию десять линкоров типа «Миссури» и «Алабама», да еще – шесть авианосцев. Легко, конечно, на сердце от уважения такого, чувствуется растерянность последней стадии капитализма, но ведь тем более нужно напоследок лицом в грязь не упасть. Была надежда на бомбардировщики дальние, которые, вместо транспортных, с неба сбросят грузы жизненно важные, но не могут они спустить на парашютах снаряды крупнокалиберные – тонет подлое железо. Есть еще слабое упование на подводные лодки, но много ли нагрузишь в дизельную малютку? Вот и думает думу линкор, а челюсти буржуев сжимаются вокруг него, как будто он ананас какой-нибудь или рябчик.