– И ты удержался, шодан? – звонко выкрикнул какой-то мальчишка. – Я бы непременно подглядел хоть одним глазком!

– И я подглядел, – не удержался я, и народ притих. – Но ничего не увидел. В кромешной темноте что-то сверкало, будто костер то загорался, то снова гас. А еще поднялся сильный ветер, и на фоне неба я заметил будто бы огромный смерч, только он стоял на одном месте и внутри его сверкали синие молнии, такие яркие, что глазам сделалось больно. И как-то мне не захотелось выходить из дома! К утру ветер стих, вот и всё.

– А ведьма не рассказывала тебе, шодан, как ухитрилась выгнать джанная? – встрял еще кто-то.

– Да я ее и не видел с тех пор, как она заметила нелады в лавке Итиша, – солгал я. – Слуги мои с ней ездили, но перед битвой она отправила их домой. Верно, Ариш?

– Да, так и было, – кивнул тот, перехватив мой взгляд и уловив, что говорить о моей ночевке в проклятом месте не нужно.

Впрочем, об этом всем слугам еще Аю сказала, снова выразительно показав острый нож. За всё время, что она жила в моем доме, ни разу никого не наказала толком, ан поди ж ты, ее боялись намного больше, чем меня!

– Она много чего купила, – сообщил еще один лавочник, высокий и тощий. – Точно будет дом перестраивать. Только работать там никто не хочет, боятся.

– Чего бояться, если джанная больше нет?

– А ведьма? Вдруг она из работников кровь выпьет?

«Фергия выпьет, это уж точно, – невольно подумал я. – И все жилы вытянет, если чего-то возжелает. Это у них семейное».

– К ней хромой Каддаш с сыновьями нанялся, – тут же сообщила торговка горячими лепешками. – Я видела, как они утром поехали.

– Вернутся ли… – жалостливо протянула еще одна.

– А что им терять? Сама знаешь, их никто не берет, так не с голоду же умирать?

– У ведьмы они, может, не с голоду умрут…

– Зато быстро!

– А если она их околдует и заставит себе служить?

– Всё лучше, чем побираться!

Спор этот грозил затянуться надолго, и я двинулся дальше. Хромого Каддаша я знал: он был неплохим строителем, сыновья тянулись за ним следом, работы хватало… Только три года назад один наниматель подумал, что Каддаш слишком многого требует, и закупил веревки похуже. А может, он и ни при чем, а его управляющий решил положить разницу в цене себе в карман.

Каддаш пробовал спорить, но какое там! Ему велено было или работать, или вернуть задаток и убираться. Он поколебался и решил рискнуть – очень уж были нужны деньги. И вроде всё шло неплохо, но… В один несчастливый день веревки все-таки не выдержали, и каменный блок сорвался. Остаться бы Каддашу без старшего сына, но он успел оттолкнуть юношу. Самому не хватило совсем немного, чтобы увернуться от опасности, и камень раздробил Каддашу обе ноги. Одну пришлось отнять, и теперь Каддаш ковылял на искусно вырезанной деревяшке.

Наниматель предложил ему денег за увечье, но Каддаш отказался. И достраивать дом – какой дом, настоящий дворец! – тоже не пожелал и сыновьям запретил. Вот это он сделал зря: стряпчие мигом доказали, что Каддаш сам виноват в падении камня, веревки покупали точно такие, как он сказал, стало быть, он и не уследил, с него весь спрос! А раз он не желает заканчивать дело, придется ему вернуть-таки уже уплаченное…

Я тогда передал для него деньги, потому что вернуть всю сумму Каддаш сумел бы, разве что продав всех своих детей и внуков в рабство. С тех пор он и его семейство перебивались случайными заработками: никто из богатых и знатных не желал нанимать Каддаша. Должно быть, тот наниматель шепнул кому следует: у него уже в десятый раз за эти три года обвалился балкон, доделанный другими мастерами, и он был крайне зол. А может, люди просто не хотели связываться с неудачливым работником.

В Адмаре есть поверье: если к кому-то привязалась беда, от нее до самой смерти не отделаешься, если только совершишь что-нибудь… не подвиг, подвиги только легендарным воинам по силам, но хотя бы достойный поступок. Хуже того, эта беда может перебраться к кому-то, кто станет иметь дело с «зараженным», а потому лучше с такими не связываться.

Может, Каддаш взялся перестраивать проклятый дом, чтобы избавиться от этого клейма? Так-то на нем с сыновьями ничего не было, никаких проклятий, кроме всякой бытовой ерунды, которая на каждом гроздьями висит. Я сам проверял и мог с уверенностью сказать, что Каддаш ничем не отличается от остальных работников, не считая его увечья, вот только поди докажи это людям! Молва сильнее…

Не сомневаюсь, Фергия успела разузнать эту историю, однако не думаю, будто Каддаша она наняла из одной лишь жалости. Во-первых, никто больше не соглашался идти к ней – если здешние чего-то боятся, их хоть золотом осыпь, не возьмутся либо потребуют столько, что и рашудан не заплатит. А во‐вторых, он наверняка назвал справедливую цену. Куда уж ему заламывать неслыханно, с его-то дурной славой! Ну а Фергия, судя по всему, как ее мать с прадедом, прижимистая и деньгами швыряться не любит. Вон, даже землю не на свои купила!

Я поинтересовался между прочим, сколько чужеземная шади отдала за землю, и протяжно присвистнул. Мне тут же поведали, что торг с вдовой Маддариша шел с утра почти до заката (наврали, конечно, максимум пару часов), что та юлила, как могла, отказывалась продавать землю, но белая ведьма позвала свидетелей – из числа зевак, скорее всего, причем заранее прикормленных. Тут же выяснилось, что весь Адмар знает об уговоре: если кто выдержит три ночи в проклятом доме, тот сможет его купить! А уж если слово сказано при всех, то деваться некуда, это и судья подтвердит. Фергия в запале – а вернее того, весьма расчетливо – предложила обратиться к нему, и тут уж вдова сдала назад. Оно, конечно, Фергия – чужестранка, а старуха (хотя какая она старуха, ей пятидесяти нет!) – здешняя, однако…

История с ее мужем вышла темная, и как знать, не она ли сама сговорилась с джаннаем, чтобы убить Маддариша и завладеть его деньгами? Недаром больше замуж не вышла, хотя могла бы найти отчаянного, который позарился бы на богатство! Вдруг это ее наказание за то, что мужа извела? Словом, наболтать можно такого… Впрочем, об этом тридцать лет говорили, уже языки стерли!

Вдова сейчас уважаемая женщина, в ее амму ходят богатые