Но, увы, «генерал Реванш», хотя и был способен грозить, что бросит вызов Германии, был создан не из того материала, из которого сделаны стойкие революционеры. Он не мог набраться мужества. Республиканское большинство палаты депутатов, защищая себя, нанесло ответный удар. Слабый и нерешительный кабинет министров во главе с Флоке был отправлен в отставку. Сменивший его более суровый кабинет Тирара-Констана полностью прекратил волнения одним отважным ударом. Констан, новый министр внутренних дел, получил доказательства того, что Буланже не ограничивался законными средствами агитации. Министр отдал приказ арестовать генерала и доставить его в сенат для суда за преступления против безопасности государства. Префект полиции Парижа не решался привести в исполнение этот приказ и сказал, что сомневается в верности своих офицеров. «Хорошо! Тогда подавайте в отставку, – холодно ответил Констан. – Вот перо, чернила и бумага. Мы подготовились к такому случаю». Префект тут же принял его распоряжения, но они так и не были исполнены. Кто-то из помощников Констана выдал тайну, и Буланже, совершенно не желавший спровоцировать правительство на самое худшее, что оно могло сделать, поспешно сбежал в Брюссель – как кассир, присвоивший чужие деньги (31 марта 1889 г.).

Это постыдное бегство полностью опорочило генерала в глазах большинства его сторонников. Они увидели, что их кумир не герой, а всего лишь трусливый шарлатан. Для роялистов он перестал быть полезным еще раньше. Они быстро потеряли надежду отыграться и прекратили тратить на него деньги. Бельгийское правительство было не радо нести ответственность за то, что укрывает такого опасного агитатора так близко от Франции, и вынудило Буланже переехать в Англию. В то время, когда генерал жил уже там, сенат заочно осудил его за заговор против нации и признал его виновным 203 голосами против трех. Буланже был приговорен к пожизненной ссылке, но, разумеется, был в безопасности на британской территории, где и остался.

Новые выборы в палату депутатов довершили полный разгром сторонников Буланже. Вскоре генерал переехал на остров Джерси. В сентябре 1891 г. он покончил жизнь самоубийством в Брюсселе, на могиле своей любовницы, ради которой он когда-то развелся с женой. Это был достаточно трагический конец для обманщика, почти убедившего большинство французов в том, что он мудрый государственный деятель и могучий военачальник, который сможет отомстить за 1871 г. и дать им мир, процветание и славу.

Крах Буланже стал очень тяжелым ударом для роялистов и клерикалов. Опять у них возникли большие надежды, и опять они полностью проиграли. После 1889 г. опасность внезапного свержения республики стала гораздо меньше. Вопрос об основных формах правления обсуждался меньше. Теперь партии расходились во взглядах на вопросы совершенствования экономической системы (тарифов, подоходного налога и т. д.) или на многочисленные программы различных социалистических движений, выходивших теперь на передний план. Потом, ближе к концу века, республике пришлось пройти через очень тяжелое испытание. Речь идет о «деле Дрейфуса», о котором в обществе перестали спорить лишь за несколько лет до начала Великой войны.

Если смотреть на это дело отвлеченно, оно принесло очень много тревоги и горя своим главным участникам, но не содержало в себе ничего, что могло бы стать потрясением для целого великого народа. Молодой офицер, еврей, был обвинен в том, что продал «иностранному государству» секретные военные документы. Его осудили и отправили в каторжный лагерь. Вскоре выяснилось, что все доказательства его вины ложны. Дело пересмотрели. Офицер сначала был помилован, затем публично оправдан и возвращен в армию. Истинные преступники были вынуждены бежать в позорное изгнание или были опозорены и наказаны во Франции. Что в этих событиях значительного для истории политики? И все же «дело Дрейфуса» начало волновать Францию в 1894 г., занимало первое место в публичных дискуссиях с 1898 до конца 1900 г. и перестало быть темой обсуждений только в 1906 г. Когда судебный процесс по этому делу был в самом разгаре, его исход мог погубить Третью республику, но колесо судьбы сделало поворот: окончательный исход дела еще сильнее опорочил монархистов и, вероятно, ускорил отделение французской церкви от государства.

Причиной всего этого, как точно отметил американский писатель Вильям Андерсон, было то, что французы «идеализируют частные случаи». Для республиканцев «дело Дрейфуса» не было случайной ошибкой правосудия в деле молодого офицера-еврея. Оно означало, что реакционеры и клерикалы, вечные враги республики, которые были сильны в армии, вместе с антисемитами пытались растоптать права народа, а значит, и саму республику. Эта мысль придавала им силы для постоянной борьбы и принесения жертв, пока не был исправлен вред и «установлена первопричина случившегося».

В «деле Дрейфуса» столько интереснейших событий, среди его движущих сил так много личных чувств, оно – такой увлекательный пример для изучения массовой психологии и вообще человеческой природы, что нам лучше ограничиться почти одними голыми фактами, иначе оно займет здесь непропорционально много места.

В 1894 г. президент Сади Карно, исполнявший свои обязанности весьма похвально, был убит анархистом. В конце того же года, когда президентский дворец уже занимал господин Казимир-Перье, стало известно, что некий капитан Альфред Дрейфус, эльзасский еврей, офицер Генерального штаба армии, арестован по обвинению в том, что продал Германии французские военные секреты. Поскольку дело касалось строго конфиденциальной информации, Дрейфуса судил секретный военный трибунал. Главным доказательством была сопроводительная опись бумаг (знаменитое «бордеро»), которая, как утверждали, была написана почерком Дрейфуса. Вскоре было объявлено, что обвиняемый осужден. Все, разумеется, были возмущены тем, что продажные предатели могут быть даже в мозговом центре армии. Мало кто имел хотя бы малейшие сомнения в справедливости приговора. И 5 января 1895 г. Дрейфус был публично лишен воинского звания со всеми позорными подробностями этой процедуры и приговорен к пожизненному заключению на Чертовом острове во Французской Гвиане (в Южной Америке). После этого дело осужденного офицера выпало из внимания общества, однако сперва социалисты успели поворчать, что богатому офицеру сохранили жизнь, а рядовой солдат был бы казнен даже за меньшее преступление.

Казимиру-Перье не пришлось бороться с трудностями, которые вскоре создал пересмотр этого дела: тогда он уже не был президентом. Он очень плохо ладил с кабинетом и обижался на то, что некоторые депутаты постоянно ругали его в палате. К всеобщему удивлению, 15 января 1895 г. он подал в отставку с президентского поста (для которого явно не подходил).

Через два дня Национальное собрание выбрало его преемником Феликса Фора, «человека с добрыми намерениями, но тщеславного, который был полон наивного восторга от того, что из скромного положения возвысился до главного должностного лица страны». Фор не проявил себя как совершенно бездарный президент, но нужно честно сказать, что в «деле Дрейфуса» он действовал не очень удачно.

То, что произошло дальше, лучше всего можно описать в виде ряда коротких, конкретных сообщений.

1. В предыдущие десять лет покой Франции и других европейских стран нарушало «антисемитское движение», занимавшееся нападками на всех евреев вообще и на их влияние. Похоже, что во Франции этой пропаганде оказывали мощную поддержку клерикалы, желавшие этим путем настроить французов против республиканского режима, который поддерживали многие видные французские евреи. В 1892 г. обанкротилась Компания Панамского канала. Ее банкротство стало скандалом национального масштаба, который потряс если не систему управления страной, то палаты и несколько кабинетов. Этот панамский скандал был усилен утверждением, что крупные финансисты-евреи использовали в своих целях беспомощных акционеров-христиан. Безответственный журналист Дрюмон основал газету «Свободное слово» (La Libre Parole), которая приобрела большую популярность постоянными нападками на все еврейское. В последовавшей за этим ожесточенной борьбе многие французы постоянно объявляли Дрейфуса виновным лишь потому, что он был евреем, а попытка его защитить приравнивалась к сознательному нападению на христианство.