За чаем в гостиной и обедом в столовой они говорили о том, что случилось за эти десять лет. Родди и Грейс рассказывали о своей жизни, о его продвижении по службе, а Фиона поведала о своей. Закончив повествование, она немного помолчала, а потом добавила:

— Есть одна вещь, о которой я вам никогда не говорила. О причине нашего с Сими внезапного отъезда. Я прошу у вас прощения. У обоих. — Родди видел, что эти слова дались ей нелегко. Он хотел сменить тему, но Фиона не позволила. — Нет, дядя Родди, я расскажу. Это не давало мне покоя десять лет. Я очень переживала из-за того, что убежала, не сообщив куда и не поблагодарив за все, что вы для меня сделали. Но у меня была причина. Причина, о которой теперь можно… нет, нужно рассказать. — Она обвела взглядом лица Родди, Грейс и детей. — Но не здесь.

— Фиона, может быть, вы с Родди немного прогуляетесь? — предложила Грейс. — За это время я уберу со стола и помою посуду, а вы поговорите. Когда вернетесь, примемся за десерт.

Родди и Фиона вышли из дома и отправились в ближайший парк. Июльский день подходил к концу, но солнце было теплым, а небо — безоблачным.

— Нет ничего прекраснее английского лета, правда? — сказала Фиона, любуясь цветущим люпином. — Раньше я этого не замечала. Уайтчепл ужасен в любое время года. Но сегодня я каталась верхом в Гайд-парке и думала, что никогда не видела такой красоты.

Родди согласился. Он слушал болтовню Фионы о погоде, цветах, Лондоне и гадал, почему она говорит обо всем, кроме того, за чем они сюда пришли. Может быть, дело в Джо? Он намеренно не упоминал имя этого парня; если Фиона захочет, то начнет разговор сама. Или речь пойдет о деньгах, которые она, по словам Шихана, якобы украла у Бертона? Ясно одно: девочка медлит, потому что эта история продолжает причинять ей боль. Сам Родди считал, что такие вещи нужно делать как можно быстрее. Вроде повязки на ране. Дерг — и готово.

— Детка, ты что-то хотела мне рассказать, — напомнил он.

Фиона кивнула, посмотрела прямо перед собой, крепко стиснула зубы, потом повернулась, и Родди увидел перед собой совсем другое лицо. В синих глазах стояла смесь скорби и гнева. Нет, не гнева. Лютой ненависти. Такого он не ждал. Когда Фиона жила у Родди, он видел в этих глазах горе. И беспомощность. Но не ненависть.

— Всё, дядя Родди. Я не знала, как начать. Набиралась храбрости.

— Фиона, детка, может, не стоит ворошить прошлое?

— Стоит. Хотела бы не ворошить, но не могу. — Она показала на ближайшую скамью. — Давай сядем. — Как только они сели, Фиона начала рассказ. То, что так долго таилось в душе, вырвалось наружу. Когда она закончила, Родди согнулся пополам так, словно получил удар в живот. — Прости, дядя Родди. Прости, пожалуйста, — тихо сказала Фиона, взяв его за руку.

Прошло некоторое время, прежде чем О’Меара обрел голос.

— Почему ты не рассказала об этом раньше? — наконец спросил он. — Почему не пришла ко мне вместо того, чтобы бежать? Мы могли бы их арестовать.

Фиона покачала головой:

— Нет, дядя Родди. Я думала об этом. Свидетелей не было. Моим обвинениям никто не поверил бы. И опасность грозила мне, а не Бертону.

— Я бы защитил тебя. Обеспечил тебе безопасность.

— Как? — мягко спросила она. — Стоял бы рядом со мной круглые сутки до самой смерти? Стоило бы тебе уйти на работу, в паб или к Грейс, как Шихан тут же нанес бы удар. Мне грозила опасность, и я не хотела подвергать ей тебя и Грейс. Я должна была бежать. И сделала лучшее — и единственное, — что пришло мне в голову.

Родди кивнул. Он мог представить себе, какой напуганной и беззащитной она себя чувствовала. Падди. Убит. Он наклонил голову и заплакал. Десять с лишним лет он считал, что его друг погиб в результате несчастного случая. Это было тяжело. Но такое! Лишиться лучшего друга из-за человеческой алчности… Немыслимо. Он плакал долго, а потом словно окаменел.

Когда Фиона окликнула его, О’Меара поднял голову и вытер слезы.

— Я… думал, — с запинкой сказал он. — О несправедливости случившегося. Да, это произошло десять лет назад, свидетелей не было, и все же… должен быть какой-то способ заставить Бертона и Шихана заплатить за то, что они сделали. Я ломаю себе голову, но не могу придумать, как их достать. Хотя бы одного из них.

— А я могу. Я знаю. По крайней мере, знаю, чем взять одного.

Фиона рассказала о своем плане овладения «Чаем Бертона» и иске против Рандольфа Элджина. Родди плохо разбирался в особенностях рынка ценных бумаг, но все же понимал, что тот, кто владеет пятьюдесятью двумя процентами акций, владеет и всей компанией.

— Значит, как только ты получишь свои акции, «Чай Бертона» станет твоим, верно? Что говорит об этом Пирсон? Сколько времени понадобится, чтобы завладеть ими?

— Он не знает. Мой адвокат в Нью-Йорке считает, что на это уйдут годы.

— Годы? О господи…

— И что процесс будет не только долгим, но и мерзким.

— Что ты имеешь в виду?

Родди был известен приукрашенный вариант истории ее брака с Ником; теперь же он узнал всё. Фиона объяснила, что Рандольф Элджин хочет использовать гомосексуальность Ника для доказательства того, что их брак был недействительным. Если разразится скандал, это не просто повредит ее бизнесу, но уничтожит его.

— Неужели все так серьезно? — спросил Родди.

— Да. — Фиона рассказала ему о нью-йоркской прессе и ее нездоровой страсти к сплетням. — Я вышла замуж только для того, чтобы избежать скандала, но, честно говоря, дядя Родди, сейчас мне плевать на скандал. Ради этих акций я согласна лишиться своего бизнеса, но даже если мне удастся уничтожить Бертона, как быть с Шиханом?

Родди поднял веточку и начал крутить ее в руках, обдумывая слова Фионы. А потом сказал:

— Все, что от нас требуется, это натравить одну крысу на другую. Но я не знаю, как это сделать. По крайней мере, сейчас. Мне известно одно: адвокаты никогда не спешат. Нужно придумать, как поторопить события, и одновременно на чем-то подловить Шихана. Но пока ничего не в голову не приходит.

Фиона вздохнула:

— Мне тоже.

Оба умолкли и смотрели в закатное небо, пока колокола ближайшей церкви не напомнили, что пора возвращаться к Грейс и детям. Они встали. Теперь Фиона казалась О’Меаре бледной и печальной. Она хранила эту тайну в душе десять лет. И он, Родди, был первым — и единственным, — с кем Фиона поделилась ею. У него сжалось сердце. Боже, какое горе и ужас перенесла эта бедная девочка. Однако горечь и гнев не сломили ее. Да, теперь в ее глазах появилась тень. Но свет остался. Тот самый ясный и яркий свет, который горел в них, когда Фиона была малышкой.

Родди молча привлек ее к себе. У Фионы не было ни отца, ни матери. Умер даже муж, которого она обожала. Он любил ее как собственного ребенка и сделал бы все, чтобы помочь ей. Изменить прошлое нельзя, но, может быть, им удастся изменить будущее.