Открытие-прозрение, предвосхитившее некоторые научные разработки конца XX века, есть и в другой работе из китайской дилогии Александры Давид-Неэль — «Под грозовыми тучами». Это открытие, несомненно, было подготовлено десятилетиями углубленного изучения культуры народов Центральной Азии, но исследовательнице не суждено было детально проработать и подробно изложить те мысли, которые так и остались в форме полуинтуитивного озарения, затерявшегося среди сотен страниц, посвященных событиям, так сказать, внешним (по-своему тоже очень интересным и важным: не так уж много сохранилось свидетельств о происходившем в центральноазиатской глубинке перед Второй мировой войной).

А. Давид-Неэль не скрывает сверхзадачи своей экспедиции, однако говорит об этом кратко и вскользь, так что некоторые читатели могут и не остановить на этом свое внимание. Тем более что для адекватного восприятия этой сверхзадачи очень желательно предварительное знакомство с некоторыми специальными этнографическими, лингвистическими, археологическими исследованиями.

А. Давид-Неэль пишет о том, что она собиралась во время путешествия поработать не только в Китае, но также в Сибири и Монголии — для изучения «сложной системы теоретических и практических знаний , происхождение которой до сих пор остается для нас загадкой». Речь идет об учении Калачакры [санскр. «Колесо Времени») — одной из наиболее закрытых доктрин тибетского буддизма; в ламаизме это учение традиционно считается пришедшим из легендарной Северной Шамбалы.

Севернее Центральной Азии находится, как известно, Сибирь; не случайно в XVIII — начале XX века российские буддисты (буряты, калмыки, тувинцы) временами осторожно намекали, что Российская империя — это и есть священная Шамбала, а род Романовых генетически связан с древней династией ее царей. Разумеется, тут есть элемент вер ноподданнических умонастроений, но вряд ли дело ограничивается только этим. А. Давид-Неэль, во всяком случае, была далека от таких умонастроений. Она собиралась в Сибири и Монголии искать отголоски учения Калачакры, учения Шамбалы — в верованиях и ритуалах сибирских народов, сопоставить их с индуистским тантризмом, тибетской добуддийской религией бон и исконными религиозными представлениями некоторых народов Китая.

Задача грандиозная и вряд ли разрешимая силами одного исследователя (даже при благоприятном стечении жизненных обстоятельств). Однако получилось так, что во второй половине XX века благодаря подвижническим трудам целого поколения российских этнографов и лингвистов все-таки были зафиксированы и сохранены для науки уходящие, быстро забывающиеся (именно этого опасалась А. Давид-Неэль) традиции народов Северной Азии. Что касается важнейших первоисточников по религии бон, то они стали доступны европейским ученым также во второй половине 20-го столетия, когда были опубликованы на Западе в тибетской диаспоре. Анализом их занимались и отечественные буддологи[173].

«Глобальные» сопоставления внутри этого колоссального свода данных еще предстоит сделать. Однако и сейчас можно с уверенностью говорить о генетической связи верований Северной Азии и центрально-азиатских религий, прежде всего даосизма и бон, корни которых уходят в глубочайшее прошлое (соприкасаясь также с истоками индуистского и буддистского тантризма). Тибетский буддизм, в свою очередь, воспринял из архаичных традиций Центральной Азии очень многое, — возможно, и представления, связанные с мифологемой Северной Шамбалы.

А. Давид-Неэль, констатируя многочисленные заимствования из индуистского тантризма в тибетский буддизм, отмечает, что в последнем «можно обнаружить и другие элементы, и в действительности дух всей системы в целом отличается от сущности тантризма, насколько можно судить об этом при наших еще элементарных о нем сведениях. Я слышала, как один ученый лама утверждал, что смелые теории абсолютной интеллектуальной свободы и отказ от каких бы то ни было обязательных правил, исповедуемые самыми искушенными адептами “прямого пути”, — только слабый отголосок учения, существовавшего в незапамятные времена в Центральной и Северной Азии».[174]

Надо сказать, что А. Давид-Неэль в книге «Под грозовыми тучами» разграничивает (смешиваемые в Тибете) понятия «Северная Шамбала» (тиб. Чанг Ламбала) и «Северная [земля] Даминьен» (Чанг Даминьен или Драминьен)[175]. Последнее означает не сакральный центр буддистского мира (каковым можно назвать Шамбалу), а северный континент (точнее, три континента) ламаистской космографии (впрочем, представления об этой северной «земле обетованной» действительно во многом схожи с представлениями о Шамбале). Образ блаженной северной земли, достичь которой может лишь великий герой, известен и по даосским первоисточникам[176].

Чрезвычайно интересно, что А. Давид-Неэль упоминает в книге и вариант локализации Шамбалы на острове в Ледовитом океане. Дело в том, что такая «полярная» ориентация характерна и для даосизма с его ритуальной сосредоточенностью (даосской литургии и даосской духовной алхимии) на Оси Мира, на Полюсе, как земном, так и небесном (даосы считают, что аналог Полярной звезды есть и в микрокосме адепта), и, скажем, для космологии кетов (последний ныне сохранившийся народ очень древней енисейской языковой семьи). В верованиях кетов каждое существо, каждая вещь имеют свой мистический центр («пупок»), незримо связанный с Полюсом, с «Пупом Земли», расположенным под Полярной звездой[177]. Знакома северным народам и мифологема острова или некой сакральной земли в Ледовитом океане (которую нетрудно сопоставить с Арктидой-Гипербореей — изначальным полярным материком традиционалистской философии XX в.).

Наверное, можно бы предположить заимствование сибирскими народами даосских или буддийских представлений. Однако сами носители этих двух религий (которые считаются гораздо более развитыми, чем якобы «примитивные» сибирский шаманизм и сохранившиеся на Крайнем Севере дошаманские верования) акцентируют именно северные истоки сокровенной сути своих учений. О Северной Шамбале сказано достаточно; добавим, что и даосское «духовное делание» понимается как возвращение к «корню», к «Вратам Сокровенной Женственности» (термины даются в переводе одного из наших крупнейших синологов Е.А. Торчинова) — к Дао-Матери, к Небесной Оси, пребывающей в нерушимом покое среди круговращений сущего. То есть, это мистическое паломничество к Полюсу Мира, знакомое, кстати, и европейской духовной алхимии (Ириней Филалет, XVII в.), о которой, наверное, могла иметь представление и А. Давид-Неэль.