количество тех же преступлений, совершенных англо-американскими войсками в Германии. Там эти преступления были быстро пресечены командованием, a 66 военнослужащих казнены за совершенные преступления. В то же время, нет ни одного свидетельства ни в книге Бивора, ни за ее пределами, что в Красной Армии хоть один солдат был официально, по приговору трибунала, расстрелян за изнасилование немки (а насиловали в том числе и несовершеннолетних девочек). Дальше гауптвахты дело обычно не шло. Бивор отмечает важную причину различия в поведении советских и западных военнослужащих: у англичан и американцев не было недостатка ни в деньгах, ни в продовольственных пайках, ни в сигаретах — этой универсальной валюте послевоенной Германии. Они просто могли купить любовь немок, как до этого покупали любовь француженок. У красноармейцев же не было ни денег, ни излишков продовольствия и махорки, и любовь они добывали силой. Бивор склонен объяснять массовые советские насилия прежде всего местью. Думаю, что это был не главный мотив. Ведь в книге хорошо показано, что советские солдаты и офицеры насиловали и немок, и полек, и советских же девушек-«остовцев», на которых смотрели как на «немецких овчарок». Предлог для насилий можно было найти всегда. Можно добавить, что массовые изнасилования и убийства красноармейцами сербских женщин вызвали визит в Москву югославской делегации. Мстили не только противникам, но и союзникам. Красноармейцы знали, что для начальства они — расходный материал, жили одним днем, а командиры боялись сдерживать их инстинкты, опасаясь стать жертвой солдатского гнева — пусть лучше насилуют немок…

Существуют и советские данные о размахе преступлений против мирного немецкого населения, но они весьма отрывочны. Так, лишь с января по март 1945 года одних только офицеров Главной военной прокуратурой было осуждено 4148, однако лишь около 1800 из них могли быть сочтены совершившими преступления против мирного населения. В то же время с советской стороны имеются документы, будто члены нацистской партии сами совершали убийства членов своих семей и себя, чтобы не попасть в руки красноармейцев. Трудно сказать, имеем ли тут мы дело с той моделью поведения, которую представлял Геббельс, отравивший своих детей, или с попыткой подобными документами скрыть преступления советских военнослужащих. Заметим, что анализ советских документов, дневников и писем вряд ли поможет установить истинный размах преступлений Красной Армии в Германии и других странах Европы. Об этих стыдных вещах не принято было писать ни в дневниках, ни в неподцензурных письмах, не было принято рассказывать даже в самых откровенных интервью после падения цензурных препон. А органы советской военной юстиции фиксировали лишь меньшую часть преступлений такого рода.

В целом же установить как общее число жертв немецкого гражданского населения, так и число немок, подвергнувшихся изнасилованию, не представляется возможным. Вряд ли, например, когда-либо будет точно установлено число жертв бомбардировки Дрездена союзной авиацией в феврале 1945 года. В городе находились десятки тысяч беженцев, и число погибших среди них так и не было установлено. Насчет же числа жертв среди гражданского населения Германии оценки колеблются от 1 до 4 млн. человек, причем сюда входят как жертвы бомбардировок, так и жертвы наземных боевых действий в Германии и последующей депортации немцев с восточногерманских земель, в том числе умершие от голода и болезней, а также жертвы нацистского террора. Вследствие того, что в конце войны и в первые послевоенные годы в Германии происходили массовые перемещения населения, государство было разрушено, и в статистике наступил хаос, оценить подлинные потери Германии нет никакой возможности. Это, как справедливо отмечает Оверманс, позволяет в зависимости от политических и идеологических целей, использовать различные оценки. Но ему, как и Бивору, как кажется, недостает осознания того, что наука уже подошла к границам точности определения германских потерь, и получить более надежные цифры, как бы нам этого ни хотелось, не представляется возможным. Сегодня как в Германии, так и в Англии проявляется тенденция к более объетивному рассмотрению итогов войны, к изучению преступлений, совершенных не только немцами, но и союзниками, к признанию того, что и жертвы немецкого народа, пусть и понесенные в несправедливой с его стороны войне, достойны сочувствия. Как отмечает Бивор, делая реверанс в адрес послевоенной Западной Германии, «еще ни одна нация, имеющая столь тяжелое наследие, не сделала большего для осознания всей правды истории» (с. 560). Ныне настает час, когда испытание нелицеприятной правдой предстоит пройти странам — победительницам во Второй мировой войне. Сейчас, 60 лет спустя, можно попытаться взглянуть на вещи объективно и признать за победителями не только героические заслуги, но и трагические преступления, признать, что победители были очень разные, что наряду с западными демократиями против Гитлера и его союзников сражался и сталинский режим, мало в чем уступавший в преступности режиму нацистскому и попытавшийся в Нюрнберге навесить на нацистов часть собственных преступлений. Для установления истины нужен заинтересованный, но беспристрастный диалог историков, отказавшихся от национальных амбиций. А сохранять беспристрастность очень сложно на фоне растущего практически во всех европейских странах национализма, и Россия здесь не исключение. И одновременно необходимо осознание того, что историческая наука, да и гуманитарные науки в целом, в изучении событий Второй мировой войны уже подошли к существующим пределам точности, и остающиеся расхождения в оценках, количественных и качественных, не могут быть преодолены, но пределы их интерпретаций все же достаточно сужены. Это демонстрируют еще раз книги Энтони Бивора и Рюдигера Оверманса. Английский историк справедливо полагает, что «нашему поколению, особенно тем, кто рос и воспитывался уже в демилитаризованном обществе после окончания «холодной войны», практически невозможно представить себе все масштабы человеческой трагедии, ставшей очевидной к концу Второй мировой войны… Один из наиболее важных ее уроков состоит в том, что следует чрезвычайно осторожно подходить к любому обобщению, вызванному поведением отдельных личностей. Невиданные страдания, унижения могут развить в человеке как самые возвышенные, так и самые низменные качества. Человеческое поведение непредсказуемо, как самая наша жизнь или смерть. Многие советские солдаты на передовой, не в пример тем, кто шел следом за ними, порой с необычайной добротой относились к немецкому гражданскому населению. В мире, где правили жестокость и ужас, где само понятие гуманизма оказалось раздавлено под тяжестью идеологии, только примеры альтруизма и самопожертвования… могли смягчить безжалостную картину истории» (с. 5). Теперь историки чувствуют себя в состоянии рисовать действительно безжалостную картину, не щадя чувства ни победителей, ни побежденных.

От «Звезды» к «В августе 44-го…»

В 2003 году на майские праздники по двум программам одновременно демонстрировали новый российский блокбастер «Звезда» режиссера Николая Лебедева по одноименной повести Эммануила Казакевича, написанной