Вот так, прямо в лоб, вешать на меня расстрельные статьи Мехлис пока еще явно не созрел, но и сдавать назад тоже было не в его характере. Комиссар с ненавистью смотрел на меня, а случившиеся рядом генералы и полковники тихо расползались в стороны, не желая быть втянутыми в конфликт полномочных представителей Ставки. Я не стал ждать, пока Мехлис найдет нужные слова и вновь заговорил сам:

— Можно было, конечно, оставить все как есть, и еще сутки, а может, даже двое, штабы продолжат спокойно работать. Вот только потом сюда прилетят пилоты Рихтгофена и снаряды тяжелых гаубиц, и управлять войсками станет просто некому. Знать об угрозе удара по штабам и ничего не делать — это не предательство?

— Не нужно путать понятия «знать» и «предполагать», генерал-майор, — тоном ниже произнес Мехлис. — Может быть у вас есть пленный немецкий генерал, который на допросе рассказал о планах люфтваффе? Или же некий герой из фронтовой разведки пробрался в штаб Манштейна и выкрал секретную директиву? Так ведь нет! У вас есть только ваши измышления о том, как бы вы поступили на месте немецкого командующего, и, исходя из этих видений, навеянных собственным воспаленным воображением, вы срываете выполнение вами же отданного приказа о переходе фронта к обороне, безоглядно ломая на многие часы всю структуру управления фронтом!

Не был Мехлис тупым идиотом. Вот ни разу! Излишне резким, неуравновешенным, способным «махать шашкой», толком не разобравшись в проблеме, даже, местами, неадекватным, но не тупым. Логика в его словах, несомненно, присутствовала. И, что самое обидное, он совершенно искренне болел за дело и считал свои действия единственно верными в данной ситуации. Нервозность, взвинченность и фанатичность — страшная смесь. Зачем Сталин отправил его на фронт? Этот кадр мог бы пригодиться в тылу — где-нибудь, где нужно «держать и не пущать». Его конек — критиковать, ломать, разрушать кем-то сделанное, но создать что-то свое — это не к Мехлису. Нельзя таких людей подпускать к армии, к сложному производству, к науке… Однако, выбора мне никто не предлагал, и приходилось работать с тем, что есть, то есть с Львом Захаровичем.

— Я могу ошибаться, товарищ армейский комиссар первого ранга, но у меня, по крайней мере, есть четкий план действий, а что предлагаете вы? Я сейчас не о кадровых перестановках, а о конкретном деле.

— Ставка поставила перед нами четкую и ясную задачу, товарищ Нагулин, и задача эта — наступление, прорыв вглубь Крыма и деблокада Севастополя. Именно этим должен заниматься фронт, а не судорожной передислокацией штабов, рытьем окопов и углублением противотанковых рвов! Я доложил о вашем самоуправстве в Ставку. Уверен, мы скоро получим ответ из Москвы, и тогда станет окончательно ясно, кто из нас правильно понимает приказы!

— Думаю, этот ответ придет не из Москвы, а от генерала Манштейна, — ответил я с невеселой усмешкой, — и долго ждать его нам действительно не придется.

* * *

Немцы дали нам еще сутки. Видимо, у них тоже не все ладилось со снабжением и подготовкой к наступлению. Я, естественно, был этому только рад. Ставка молчала до середины дня, а потом разродилась сразу двумя телеграммами — отдельно мне и Мехлису. Комиссар с каменным лицом получил от представителя особого отдела секретный пакет и молча удалился в свой кабинет заниматься расшифровкой полученного текста — этот процесс он не доверял никому и всегда работал с шифрами лично.

Ну, а мне особисты передали телеграмму уже в расшифрованном виде.

Представителю Ставки ВГК на Крымском фронте генерал-майору Нагулину.

Ваша оценка обстановки на Крымском фронте принята Ставкой к сведению. Обращаю ваше внимание, что предпринятые Вами действия идут вразрез с поставленной перед фронтом задачей и являются превышением Вами полученных от Ставки полномочий. Учитывая новые сведения, собранные Вами в результате проведенной авиаразведки, Ваши действия считаю обоснованными. Тем не менее, вынужден напомнить Вам о необходимости согласовывать со Ставкой любые приказы, выходящие за рамки директив Ставки или входящие с ними в прямое противоречие. Вынужден указать Вам на недопустимость подобных действий в будущем.

Ставкой рассмотрен Ваш запрос о передаче в распоряжение Крымского фронта и Севастопольского оборонительного района дополнительных сил авиации. Учитывая реальную обстановку на фронтах, запрошенные вами четыреста пятьдесят истребителей новых типов ВВС Красной армии выделить не может. Однако, учитывая важность стоящей перед Крымским фронтом задачи, Вам в течение трех суток будет передано двести тридцать истребителей Як-1, ЛаГГ-3, И-16 и МиГ-3.

Еще раз обращаю Ваше внимание на то, что Ставка ставит перед Крымским фронтом наступательные задачи. Временный переход к обороне допустим лишь в качестве тактического приема, применяемого под Вашу личную ответственность для сохранения сил фронта и истощения резервов противника перед предстоящим переходом в наступление с целью деблокады Севастополя.

И. В. Сталин

Мне недвусмысленно указали на то, что я зарвался, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Тем не менее, угрозой краха Крымского фронта товарищ Сталин проникся и самолеты дал, хоть и не в том количестве, которое я просил. В целом телеграмма была составлена в таком тоне, что, если бы я хоть на секунду сомневался в своих прогнозах, я бы сейчас чувствовал себя крайне неуютно. А так… бой нас рассудит.

* * *

Немецкая артподготовка началась с рассветом одновременно с массированным налетом пикирующих бомбардировщиков, густо прикрытых «мессершмиттами». Сорвать ее не удалось несмотря на то, что за два часа до восхода солнца я поднял в воздух бомбардировщики Кудрявцева и сам вылетел с ними для нанесения упреждающего удара по позициям тяжелой артиллерии противника.

Тактика немцев изменилась. Это сразу бросалось в глаза при взгляде на виртуальную карту. Кто-то очень неглупый тщательно проинструктировал Манштейна и Рихтгофена на предмет тех угроз, которые ждут их в случае моего появления в Крыму. И этот кто-то отлично знал все средства, которые я применяю в бою. Ну, может быть, не все, но, по крайней мере, большинство наиболее эффективных.

— Летра, на связь! — обратился я к искусственному интеллекту Лунной базы. — Где сейчас находятся полковник Рихтенгден и майор Шлиман?

— Майор Шлиман спит в своей квартире в Берлине. Полковник Рихтенгден сорок минут назад вылетел на транспортном самолете с аэродрома под Симферополем в западном направлении.

Ну да, теперь ясно, кто этот добрый человек, надававший немцам в Крыму много полезных советов. Странно. После ранения Рихтенгдена под Ржевом и возвращения в Германию майора Шлимана эти два офицера не принимали участия в операциях против меня. И во время налета на Ленинград, и в ходе