— А наследнику великого рода негоже без невесты ходить. Мало ли, что случится? Мы не можем допустить, чтобы сей род угас… а потом… пожалуй, я знаю, что делать… Кирей, мальчик мой, ты-то против не будешь? Ильюшка, пожалуй, обидеться способен, а с другой стороны… вы ведь друг с другом хорошо познакомиться успели. Ты ему жизнь спас… а это благодарности стоит, верно?

Нехорошо стало.

— Потому считай сие знаком особой милости. Нам с супругом горько осознавать, что воля нашего верного слуги столь долго не исполнялась. И во искупление, во знак особое милости, мы отдаем тебе, боярин, в жены Любляну Батош-Жиневскую…

Арей рот открыл.

Сказал бы, да… тычок в ребра образумил.

— …и о том, не далее как третьего дня, объявят во всех храмах. Будут звенеть колокола в вашу славу… рад ли ты, боярин?

— Безмерно, — только и сумел выдавить Арей.

…обратно шли тропой обыкновенной. Как обыкновенной… узкая, серая, вновь же, что не по земле ступаешь — по пыли, которая к сапогам липнет. И такая, паскудина, тягучая, что и ногу отрывать от этое дорожки — что из болота тянуть.

Вздыхает земля.

И небо давит.

Мошкой себя чувствуешь, не человеком.

…тропа вывела к стене Акадэмии.

И красного камня сложенная, та показалась столь родной, что Арей едва не расплакался от счастья. Вот же… древняя магия, чтоб ее.

Он заставил себя выровнять дыхание.

И сердце успокоить.

Осадить пламя, которое рвануло, готовое взвиться стеной, выжигая следы чужого прикосновения.

— Ты…

— Хочешь, напьемся? — меланхолично предложил Кирей.

— Ты знал?

— Догадывался. — Он поморщился. — Не спеши биться головой о стену, племянничек… помолвка — это еще не свадьба, хотя…

Он замолчал и, вздохнув, повторил:

— Все ж давай напьемся. Я тут кабак один знаю… хорошее местечко…

— Ты ж говорил, что нельзя мне…

— Иногда можно. И нужно.

Арей только и смог, что кивнуть.

…дымно. Чадно. Низкий потолок из засаленных балок. Грязная солома на полу. Тесно. Людей, что сельдей в бочонке. И мнутся, трутся, задевают друг дружку локтями.

Разные.

Вот купец в уголке чарку за чаркой опрокидывает, занюхивая мутный самогон соленым огурчиком. А слезы, что на глазах высыпают, смахивает клочковатою седой бородой.

Что за горе с ним приключилось?

А парочка молодцев в темном углу затаились, только глазища зыркают. Рожи самые что ни на есть висельные. Прибрали бутыль мутного первача да пару яиц крутых на закуску.

— …ты не подумай, ничего личного, дело даже не в тебе. — Кирей тут, что рыба в воде. И никого-то не смущает нездешний вид его, одежда богатая. Кошель кинул корчмарю, тот и рад стараться. Тот и старается. За стол вон почти чистый усадил, крепкий, дубовый. Такой от пола оторвать постараться надо бы. Да и вовсе в корчме этой мебель тяжеленная.

Не для мордобою.

— …ты просто так, к слову пришелся… к делу, точнее. Удобный кандидат. До того удобный, что просто как нарочно создан… пей.

Арей поднял стакан.

Грязное стекло. Оплавленное. И щербленое по краю. Пить из такой посуды — дурная примета, да и вовсе сама вся задумка эта… напьется и полыхнет.

Ни корчмы.

Ни Арея.

Один дядюшка, чтоб его демоны запределья побрали, жив-живехонек останется. Такого небось огнем не возьмешь.

— За тебя, племянничек! — Он сивуху опрокинул в глотку.

И не вздрогнул даже.

Рукавом занюхал и приказал:

— Пей.

Арей и выпил. Пошла… а что вода ключевая, правда, крепости такой, что перед царем-батюшкой, чья физия на творящееся в корчме взирала с брезгливостью немалою, не стыдно. Выпил и вздрогнул.

Ляснул стаканом по столу.

— Наливай.

— До седых коней пьем? — уточнил Кирей, наполняя стакан доверху.

— До них самых… значит, я ни при чем?

— Ни при чем.

— А ты?

— И я ни при чем…

— А кто при чем?

— Чтоб я знал. — Между первой и второй медлить дядюшка не стал. — Тошно мне, племянничек… и с каждым годом все муторней. А ты… не ты… она… хорошая девка. Приглядись. Царских кровей. Этакими невестами не кидаются…

— У меня есть.

— У тебя есть. У меня есть… благодать… эй ты. — Кирей схватил за рукав мужичонку виду прехитрого. Лицом кругл. Бороденка редка, рыжа, а глазья так и посверкивают лисьею хитрецой.

Тепло побежало по жилам.

А ведь зря Арей никогда-то не напивался. Сперва не по годам сие было, потом — не по возможностям. Вторая пошла лучше первой.

— Вот скажи, — Кирей вытащил свой кошель из руки мужичонки, — у тебя невеста есть?

— Есть, господине, — заблеял тот, на колени плюхаючи. — И невеста есть, и жена, и детишек семеро… не сиротите…

— Пшел.

Кирей не стал размениваться на стражу. Пнул рыжего да кошель на стол бросил.

— Видишь, какой богатый. И невеста у него. И жена… и детишек семеро… а ты чем хуже? Была одна — станет две, больше — не меньше. На нее многие зарятся. Девка-то в те годы вошла, когда уж в храм свести можно. И значит, сведут. Свяжут словом перед Божиней и так, чтоб это слово по чужой охоте не развязано было. Дите сделают. И на трон впихнут, хоть ей трон не надобен…

— А я при чем?

— А при том, Арей, что ты, конечно, матушкиными стараниями в Думу ныне вхожий будешь, да чужой… пей, племянничек.

— За тебя, дядюшка.

— Тогда до дна…

— А беды не выйдет?

— Не выйдет. — Кирей сам наполнил стаканы и хлеба корочку протянул, высохшую, что кость старая. Арей и взял. Сунул в рот, пососал. Вкусно… после самогону-то. — Теперь уже не выйдет… да и я пригляжу.

— А сам-то…

— У меня опыт! — Он воздел палец к потолку. — Если жениха нет, то, считай, свободна… бери, у кого силенок хватит… многие позарятся. Жалко девку.

— Если жалко, сам бы и женился.

Кирей мотнул головой, и как-то пьяновато вышло.

— Мне нельзя. — Он ударил себя в грудь кулаком. — Я бы, может, и не против, а все одно мне нельзя… вот кто я? Азарин… но не просто так азарин, пришлый… нет… мой отец, да продлятся его годы молитвами подданных, на белой кошме сидит… а потому мне младшую сватают… Жучень думает, что так породнится… Лойко за старшую. Мне младшую. Все счастливы.