Значит, нет и не было никакой войны между ними. Ни холодной, ни горячей. И я совсем не хочу сказать, что они были просто пешками идеологических войн на карте мира, нет.

Да, каждый из них в прошлом – солдат, присягнувший защищать свою страну и выполняющий приказ, но этот солдат был и есть личность в первую очередь. Личность со своим добрым взглядом на мир, который не вышибла кирзой ни война, ни политинформация.

И сейчас они смотрят фотографии и пьют чай. А те, «кто все так придумал» в прошлом, могут теперь с недоумением смотреть на них с неба. Или не смотреть. Это как раз неважно.

Важно то, что они были вместе каждую секунду: на построении, на КМБ[4], в брезентовой палатке, – и плевать, что это было в разных странах, на разных континентах и в разное время.

И сейчас они смеются вместе, а мы смотрим на них и радуемся. Логический круг побеждающей все что угодно человечности замкнулся, а точка отсчета продолжила свой бег по нему.

Девочка. Всего лишь девочка. На заставке моего компьютера навсегда останется картинка с девочкой. В руках девочка крепко держит автомат. Но чем поможет автомат посреди бескрайней пустыни? Автомат не заряжен, но и заряженный автомат бессилен против мины. В армии дети растут не так, как на гражданке. Армия – большая и дружная семья девочек и мальчиков. Армия забирает человека ребенком и вычеркивает из списка живых взрослыми детьми. Слова «армия» и «смерть» очень часто пишутся в одной строке. Это хорошо, когда в одной строке.

А иногда… Иногда война забирает человека по кусочкам. Я не говорю о легкой инвалидности. Отсутствие рук – легкая инвалидность. Отсутствие ног – легкая инвалидность. В случае легкой инвалидности армия честно платит по счетам. Если ранение привело к страшной, непоправимой утрате, армия старается помочь человеку. Армия играет честно, честно, насколько может. Потом. Потом, когда армия Соединенных Штатов Америки сделала все возможное и передала больного человека на попечение государственной машине Соединенных Штатов Америки, только потом начинается страшное и непоправимое. Бесплатные столовые работают круглосуточно, бесплатные лекарства раздают щедрой рукой, бесплатные ночлежки бесплатно лишают человека человеческого облика, а бесплатный суп лишь на пару мгновений абсолютно бесплатно согревает уже ничего не стоящего человека. Бесплатный снег абсолютно бесплатно покроет солдата. Столько бесплатных вещей сразу в стране, где все оценивается долларами.

В огромной стране маленькому солдатику уже выделен личный участок земли на Арлингтонском кладбище. Бесплатно.

– Рубен, ты не жалеешь о том, что мы потеряли место на Арлингтонском кладбище?

– Нет, не жалею.

Меня можно разбудить ночью, спросить что угодно, – я отвечу на любой вопрос, решу каждую математическую задачку из учебника. Я помню все. В школе нас учили: «Вы должны ответить на любой вопрос из школьной программы, даже если вас разбудили посреди ночи». Нас хорошо учили. Хорошие школы с хорошими учителями в глухой провинции очень далеко от Москвы. Это хорошо, что далеко от Москвы.

Мы разговариваем по телефону. У Рины вечер, у меня ночь.

– Рубен, сегодня я чуть не сломала руку другу. Мы не виделись после армии. Я военная, а он гражданский. Друг решил слишком сильно пожать мне руку, я вывернула ему руку назад.

– Друг русский?

– Да.

– Подожди. Я знаю, что у русских так принято. Здоровый и сильный мужчина старается слишком сильно сжать руку женщине, чтобы она вскрикнула от боли и неожиданности.

– Да. Он хотел только пошутить, но нас учили молниеносно реагировать на неожиданности. Он стоял, согнувшийся от боли, а я извинялась.

– Ты не двинула его головой об стену?

– Нет, а зачем? Ему и так было очень больно.

– В отместку за других женщин.

– Я не подумала об этом.

– Тогда все нормально. В чем проблема?

– Рубен.

– Да.

– Дело не в нем, дело во мне. Это получилось автоматически. Как я буду жить на гражданке?

– Нормально будешь жить. Я не представляю себе американца, который так пошутит. А если в следующий раз кто-нибудь только попробует тебя коснуться, бей об стену.

– Ты ничего не понимаешь. Я не хотела и не хочу никого бить.

– Я все понимаю. Ты из армии, я из детдома. Знаешь, сколько наших попадало из детдома прямо в тюрьму? Иногда смешно получалось. Парня без руки посадили за превышение пределов необходимой обороны. Их было четверо, а он без руки. Милиционеры смеялись, что нельзя наручники надеть. Инвалида приходилось пристегивать к руке милиционера. На безногого легко можно наручники надеть, но тогда пришлось бы его нести на руках.

– А мне что делать?

– Ничего. Просто живи. Только постарайся оставаться в живых целиком, в полном комплекте.

– Но ты понимаешь, что я не хвастаюсь?

– Понимаю. Я все понимаю. Забудь об этом. Это пройдет. Все пройдет, и ты все забудешь. Ты забудешь все.

* * *

Я еду в поезде Мюнхен – Йена. Смотрю в окно на красивые домики и высокие деревья и слушаю «Tous les matins du monde»[5]. Я жила здесь, когда была маленькая, ты жил здесь во взрослом возрасте и топил печь дровами. Не чужое это место.

Я улыбаюсь. Я еду к папе и его семье. Особенно – к моему маленькому брату-герою. Знаешь, Рубен, вы с ним очень похожи. Эти невидимые нити связей, пронизывающие наш земной шарик, стали для меня гамаком надежды. Мы все справимся.

Я люблю немецкие поезда. Люблю, как София, смотреть в окно и наблюдать, как реальность за ним переплетается с «фильмами» в моей голове и плетет объемный узор, который заставляет меня улыбаться во весь рот и во все глаза. Я тебе все расскажу, когда приеду, каждую деталь. А Софию возьму кататься на поезде, и мы посмотрим «кино» вместе и посмеемся.

Я шлю Рине картинки и короткие сообщения. Это так здорово – ехать к тем, по кому скучал, и скучать по тем, с кем ты живешь.

Мальчик в очках. Ничего особенного, всего лишь мальчик в очках. Нос горбинкой, легкая сутулость. Я встречал таких в России. Очень редко, но встречал. Редко. Слишком редко. Слава Б-гу Авраама и Иакова, в той стране, где я сейчас живу, таких мальчиков вполне достаточно. От подростков до зрелых мужчин. Зрелых мужчин, знающих себе цену. Настоящих мужчин.

Я – сирота. У меня по документам мало родственников. Да и что хорошего в родственниках, которых выбирал не сам. Что хорошего в родственниках, которых назначил Центральный Комитет Коммунистической партии Народов Испании? Где я и где этот Центральный Комитет?