У Моры было ощущение, что она заставляет шевелиться не собственное тело – легкое, знакомое и понятное, – а гигантскую металлическую машину, которую очень плохо смазали. Но ее тело было человеческим, и только теперь Мора заметила, что ее кожа покрылась мурашками. Вместе с этим открытием пришло и осознание, что ей ужасно холодно. Она медленно, словно в киселе, обхватила себя руками.

«Какая мягкая кожа. Холодная. И влажная. Биораствор… Какая дрянь!..»

– Я и забыл!

Голос вырвал ее из оцепенения, и голова сама повернулась влево.

В сине-зеленом полумраке ангара она различила фигуру парня. Высокий и долговязый, он сутулился, будто слишком быстро вырос и теперь этого стыдился. Двигался стремительно и угловато, как птенец чукки, крутил головой, шарил на полках, метался от одного стеллажа к другому и очень шумел. Даже в полумраке было видно, как алели кончики его ушей, а когда паренек обернулся, оказалось, что румянец заливает и его щеки.

– Вот, возьми, – буркнул он; отведя глаза, скинул куртку и протянул ее Море. – Не подумал. Надо было что-то тебе захватить. Тут с одеждой по нулям.

Мора почему-то не спешила принимать куртку – она с трудом приподнялась, схватившись за бортик резервуара, а затем встала во весь рост и, неловко балансируя на ногах, будто на ходулях, оглядела свое тело целиком.

Ну конечно, она была совершенно голой, но часть ее почему-то никак не хотела этого стыдиться. Мора осматривала себя словно чужими глазами и удивлялась.

– Я… я некрасивая? – спросила она.

Рука сама потянулась вверх: прикоснулась к губам, а потом к горлу. Она словно не понимала, как это она заговорила и откуда взялся звук.

– Что ты? Ты просто красавица! Но тебе надо одеться. Так положено.

Парень все протягивал куртку, а сам старательно отводил глаза. Мора смотрела в его лицо – лишенное детской округлости или подростковой несуразности, оно было лицом скорее взрослого, чем ребенка, но черты вызывали недоумение. Слишком крупный рот, нос с горбинкой, широкие угловатые скулы – все вместе они создавали такое странное, ни на что не похожее сочетание, что даже трудно было разобраться, симпатичен этот парень или нет.

Мора привыкла к открытым, скульптурным лицам с ровными, симметричными чертами. У юноши же лицо словно набросал художник в подпитии: левый глаз немного больше правого, рот чуть кривится влево, а эта странная горбинка на носу выглядит так, будто его ломали, а потом он неправильно сросся.

На переделки все это было совсем не похоже. Да и вообще, во внешности этого парня не было и следа знакомой красоты, которая всегда оставалась на лицах тех, кто проходил операции.

– Возьми!

Юноша глянул прямо на нее, залился краской пуще прежнего и сунул куртку прямо в руки. Несмотря на все несуразности и недочеты, лицо Мору на удивление восхитило. Вернее, восхитилась только часть ее – другая вообще не разбиралась, каков из себя этот парень. Эта вторая ее часть приняла куртку и нехотя обернулась ею, как плащом.

Парень бросил на нее косой взгляд:

– Нет, руки нужно просунуть в рукава. Вон туда. Видишь?

Мора уже хотела рассмеяться – и с чего он с ней возится, как с ребенком, который не знает, как одеваться? А потом поняла, что вторая ее половина смеяться совсем не хочет, а вместо этого недоумевает.

– Зачем? – зазвучал ее голос.

Парень снова на нее покосился:

– Ну… Рукава придумали… для рук. Потому они так и называются. Логично? Еще тебе надо застегнуться. Давай помогу.

Он подошел, но глядя мимо, поверх ее плеч. Море хотелось спросить, сколько ему оборотов: на вид он был едва ли старше нее, а парни семнадцати-восемнадцати оборотов от роду никогда не вели себя с девушками так неловко – об этом Море рассказывала Зикка. Но губы не повиновались. Вместо этого она спросила:

– Тебя зовут Рей?

И откуда она знала его имя? Нет, Мора не знала его имени.

Парень кивнул. Он уже застегнул на ней молнию и теперь закатывал рукава. Куртка доставала ей почти до колен.

– А тебя? – спросил он в свою очередь.

Мора не знала. Она видела свое настоящее – она точно знала, что оно настоящее! – тело посреди спальни и вместе с тем же смотрела на себя, завернутую в жесткую, неподатливую куртку с чужого плеча, которая пахла еще острее, чем шкуры, покрывавшие купол ангара.

– Мое имя Ица, – почему-то сказала она.

– И кто ты? – спросил Рей.

Румянец уже спал, и теперь, без прежнего смущения, Рей выглядел куда взрослее. Он щурился, будто хотел пронзить Мору насквозь, и от этого взгляда ей показалось, что ответ на этот странный вопрос Рею очень важен. Нет, он спрашивал не ради любопытства – он экзаменовал.

– Я… – Она запнулась, опустив голову и рассматривая свои голые лодыжки в сине-зеленом растворе. – Я человек. А ты как думал?

Мора почувствовала, как ее губы изгибаются в улыбке. Казалось, кто-то вздернул уголки ее рта, как за нити, потому что сама она улыбаться не хотела.

– Ого, – выдохнул Рей. Глаза его заблестели. – Шутишь!

– Не шучу, – тут же поправила его Мора – или совсем не Мора? – Иронизирую.

Под его восхищенным взглядом она согнула коленку и перекинула ногу через бортик резервуара. Потом аккуратно ступила на землю и подтянула другую ногу. Пол холодил ступни, а тело, напротив, с каждой секундой наливалось теплом и силой. Мора протянула вперед руки, чтобы еще раз их осмотреть, а потом покрутила головой, пробуя на гибкость шею.

– Ты меня создал?.. Но… почему?

На это Рей не ответил. Вместо этого он зачем-то спросил:

– Если бы ты могла спасти ребенка из горящего дома, ты бы это сделала?

Ица помедлила. Рей внимательно следил за ней, но теперь она заметила, как он то и дело нервно оглядывается. Переступает с ноги на ногу. Лохматит себе волосы, будто никак не может совладать с волнением.

Он чего-то ждет. Или боится? Рей смотрит на нее с таким восторгом, с такой надеждой, а сам между тем боится чего-то снаружи…

– Я чувствую подвох, – ответила Ица. – Это только часть вопроса.

– Верно. Ну ты даешь!

– Ты меня тестируешь, я поняла. Хочешь знать, что я выберу. С ребенком что-то не так. Ребенок – это потенциаль…

– А ты догадливая. Так ты спасла бы его, зная, что когда-нибудь он станет убийцей? – спросил Рей, снова и снова оглядываясь.

– А ты бы создал меня, зная, что я стану убийцей?

Мора почувствовала, что ее губы снова растягиваются в улыбке, но Рея новая шутка насторожила.

– По-твоему, что такое убийство?

– Самая страшная штука, о которой только может подумать человек? – развела руками Ица.