* * *

Почему воробей не улетел?

Полевые воробьи частенько занимают гнёзда ласточек и других птиц, а также норы сусликов, хомяков и песчанок. Ласточки со своими слабыми клювами, приспособленными для ловли мелких насекомых, не способны дать отпор воробьям, чьи прочные клювы привыкли к твёрдой пище. Но у них есть другое оружие – их умение действовать сообща, группой. Ласточки намеренно кружили вокруг непрошеного гостя, громко пищали, тем самым сбивая его с толку. Воробей и не понял, что происходит, а уже был замурован. Известны случаи, когда ласточкам удавалось провести даже лису.

Лебеди стадом летели из холодной стороны в тёплые земли. Они летели через море. Они летели день и ночь; и другой день и другую ночь они, не отдыхая, летели над водою.

На небе был полный месяц, и лебеди далеко внизу под собой видели синеющую воду. Все лебеди уморились, махая крыльями, но они не останавливались и летели дальше. Впереди летели старые, сильные лебеди, сзади летели те, которые были моложе и слабее.

Один молодой лебедь летел позади всех. Силы его ослабели. Он взмахнул крыльями и не мог лететь дальше. Тогда он, распустив крылья, пошёл книзу. Он ближе и ближе спускался к воде; а товарищи его дальше и дальше белелись в месячном свете.

Лебедь спустился на воду и сложил крылья. Море всколыхнулось под ним и покачало его. Стадо лебедей чуть виднелось белой чертой на светлом небе. И чуть слышно было в тишине, как звенели их крылья. Когда они совсем скрылись из вида, лебедь загнул назад шею и закрыл глаза.

Он не шевелился, и только море, поднимаясь и опускаясь широкой полосой, поднимало и опускало его.

Перед зарёй лёгкий ветерок стал колыхать море. И вода плескала в белую грудь лебедя. Лебедь открыл глаза. На востоке краснела заря, и месяц и звёзды стали бледнее. Лебедь вздохнул, вытянул шею и, взмахнув крыльями, приподнялся и полетел, цепляя крыльями по воде. Он поднимался выше и выше и полетел один над тёмными всколыхавшимися волнами.

* * *

Почему лебеди так летят?

Во время перелётов лебеди создают клин, во главе которого летит самая сильная птица. Остальные члены стаи используют аэродинамические потоки, создаваемые вожаком, и тратят меньше энергии. Когда вожак устанет, его сменяет другая птица. Из-за большой массы тела взлёт даётся лебедям тяжело, они долго машут крыльями и перебирают лапами, набирая высоту. По этой же причине лебеди никогда не садятся на землю, а только на воду, во время посадки они неуклюже тормозят лапами о воду.

Лебедь

У меня были старые тутовые деревья в саду. Ещё дедушка мой посадил их. Мне дали осенью золотник семян шелковичных червей и присоветовали выводить червей и делать шёлк. Семена эти тёмно-серые и такие маленькие, что в моём золотнике я сосчитал их пять тысяч восемьсот тридцать пять.

Они меньше самой маленькой булавочной головки. Они совсем мёртвые: только когда раздавишь, так они щёлкнут.

Семечки валялись у меня на столе, и я было забыл про них.

Но раз весной я пошёл в сад и заметил, что почка на тутовнике стала распускаться и на припёке солнечном уж был лист. Я вспомнил про семена червей и дома стал перебирать их и рассыпал попросторнее. Большая часть семечек были уже не тёмно-серые, как прежде, а одни были светло-серые, а другие ещё светлее с молочным отливом.

На другое утро я рано посмотрел яички и увидал, что из одних червячки уже вышли, а другие разбухли и налились. Они, видно, почувствовали в своих скорлупках, что корм их поспел.

Червячки были чёрные, мохнатые и такие маленькие, что трудно было их рассмотреть. Я поглядел в увеличительное стекло на них и увидал, что они в яичке лежат свёрнутые колечком, и как выходят, так выпрямляются. Я пошёл в сад за тутовыми листьями, набрал пригоршни три, положил к себе на стол и принялся готовить для червей место, так, как меня учили.

Пока я готовил бумагу, червячки почуяли на столе свой корм и поползли к нему. Я отодвинул и стал манить червей на лист, и они, как собаки за куском мяса, ползли за листом по сукну стола через карандаши, ножницы и бумагу. Тогда я нарезал бумаги, протыкал её ножичком, на бумагу наложил листья и со всем, с листом, наложил бумагу на червяков. Червяки пролезли в дырочки, все взобрались на лист и сейчас же принялись за еду.

На других червей, когда они вывелись, я так же наложил бумагу с листом, и все пролезли в дырочки и принялись есть. На каждом листе бумаги все червяки собирались вместе и с краёв объедали лист. Потом, когда съедали всё, то ползли по бумаге и искали нового корма. Тогда я накладывал на них новые листы дырявой бумаги с тутовым листом, и они перелезали на новый корм.

Они лежали у меня на полке, и когда листа не было, они ползали по полке, приползали к самому краю, но никогда не спадали вниз, даром что они слепые. Как только червяк подойдёт к обрыву, он, прежде чем спускаться, изо рта выпустит паутину и на ней приклеится к краю, спустится, повисит, поосмотрится и если хочет спуститься – спустится, а если хочет вернуться назад, то втянется назад по своей паутинке.

Целые сутки червяки только и делали, что ели. И листу всё им надо было подавать больше и больше. Когда им принесёшь свежий лист и они переберутся на него, то делается шум, точно дождь по листьям; это они начинают есть свежий лист.

Так старшие черви жили пять дней. Уже они очень выросли и стали есть в десять раз больше против прежнего. На пятый день я знал, что им надо засыпать, и всё ждал, когда это будет. К вечеру на пятый день точно один старший червяк прилип к бумаге и перестал есть и шевелиться.

На другие сутки я долго караулил его. Я знал, что черви несколько раз линяют, потому что вырастают, и им тесно в прежней шкуре, и они надевают новую.

Мы караулили по переменкам с моим товарищем. Ввечеру товарищ закричал:

– Раздеваться начал, идите!

Я пришёл и увидал, что точно, – этот червяк прицепился старою шкурой к бумаге, прорвал около рта дыру, высунул голову и тужится-извивается – как бы выбраться, но старая рубашка не пускает его. Долго я смотрел на него, как он бился и не мог выбраться, и захотел помочь ему. Я ковырнул чуть-чуть ногтем, но тотчас же увидал, что сделал глупость. Под ногтем было что-то жидкое, и червяк замер. Я думал, что это кровь, но потом я узнал, что это у червяка под кожей есть жидкий сок – для того, чтобы по смазке легче сходила его рубашка. Ногтем я, верно, расстроил новую рубашку, потому что червяк хотя и вылез, но скоро умер.

Других уже я не трогал, а они всё так же выбирались из своих рубашек; и только некоторые пропадали, а все почти хотя и долго мучились, но выползали-таки из старой рубашки.