— Не обязательно иметь собственное дело, чтобы в кармане появились деньжата, — заметил огнеметчик и выдержал многозначительную паузу.

— И я так думал, — отозвался американец. — Вот мы с ребятами как-то раз решили заработать немножко, только не таким способом, который одобряют в воскресных проповедях. Добыли наводку на бега, вошли в долю с одним пронырой, одолжились у… у того, у кого не следовало бы. А лошадь возьми да и сдохни прямо на дорожке.

— Прямо так и сдохла? — удивился Мартин.

Сверху что-то прогромыхало, рокот двигателя донесся даже сквозь толщу земли, с потолка осыпался клуб пыли. Шейн приподнял голову, внимательно вслушиваясь. Австралиец уже решил, что продолжения не будет, когда Даймант как ни в чем не бывало продолжил:

— Может, и не сдохла, но вид у нее был точь-в-точь как у покойной. И пришла последней. Такая вот точная наводка… Ну, дальше все было как обычно. Долги пришлось отдавать, денег не было, и, когда на пару ребят надели «каменные галстуки», я решил, что воздух старушки-Европы мне будет полезнее.

— А я думал, «бетонные ботинки», — удивился Мартин.

— Нет, что ты, — просветил его Шейн. — Таз с цементом — это для серьезных, солидных людей. Надо же цемент принести, залить, подождать, пока застынет, следить, чтобы пациент не сбежал. Да еще принято речь сказать, а то не поймут — как же такое важное дело и без морали. Обычно все проще…

— Так ты и попал в армию? Чтобы не оказалось «как попроще»?

— Ну да. А тут еще утопили «Лузитанию», ну я и махнул в Англию на первом же судне, что подвернулось. Послонялся по Лондону, поглядел на лорда Китченера[43]и зашел в рекрутский офис. А там еще такой прохиндей сидел, даром что Томми Аткинс,[44]еще почище того, что как-то по молодости всучил мне акции трансатлантической железной дороги. Рекрутер расписал все, как прогулку за город, и даже денег подзаработать можно будет. И немецких фрау упомянул, отзывчивых таких… Даже своего лейтенанта облапошил — тот не знал, что нейтралов не записывают. А у меня выбора большого не было, вот и черкнул роспись. Только не смейся — я еще ходил по Вест-Энду со стеком, кокардой рекрутера на фуражке и приставал к прохожим с речами. — Шейн строго нахмурился, выставил вперед отвертку, словно тот самый стек и заголосил: — «Ты неплохо бы смотрелся в хаки, почему бы тебе не сменить эту шляпу на стальной шлем? Не стыдно тебе рядиться щеголем, в то время как в окопах нужны солдаты? Посмотри на меня, я американец, прибыл за четыре тысячи миль из Бостона, сражаться за твоего короля и Англию. Не будь трусом, надень униформу, пойдем в призывной пункт, и я помогу тебе записаться!»[45]

Мартин, давившийся смехом, наконец не выдержал и громко рассмеялся, да что уж там, оглушительно заржал, так что за соседней стеной кто-то стукнул кулаком по хлипкой перегородке и раздраженно посоветовал заткнуться — не в конюшне!

Шейн долгим взглядом окинул их «отель» и глубокомысленно заметил:

— Ну, по крайней мере, насчет приключений не обманули. К слову, — неожиданно сменил он тему, — а ты-то как сюда попал?

— Поехал за железной дорогой, — хмыкнул Мартин.

— Чего? — не понял Шейн.

— Я тоже шахтер, как и почти все у нас во взводе, только не из забоя, а инженер. Вентиляционные системы, циркуляция воздуха, еще по гидравлике и насосам немного. Угольный бассейн близ Ньюкасла. Когда началась война, я решил, что патриотический долг превыше всего. Да и дела на шахтах шли так себе. Пока сборы, прощания, у меня сын только-только говорить начал. Вот он вдруг и попросил игрушечную железную дорогу, причем не обычную, деревянную, а настоящую, железную. И откуда только слова взял? Так и получилось, что я вроде как за игрушкой для сына отправился… Не скажешь же: «Папа поехал на войну».

— Да, хитро получилось, — согласился Даймант. — Железная дорога, железная дорога… Помню такие, видел как-то в Нью-Арке, в дорогом магазине. Как сейчас помню — мерклиновская,[46]сам бы играл. Только здесь ты ее вряд ли достанешь.

— Это понятно… — пригорюнился Мартин. От упоминания родных глубоко спрятанная тоска по дому накатила с новой силой.

Шейн встал, потянулся до хруста в суставах, оценивающе попинал английским — на высокой шнуровке — ботинком ящик с ветчиной, словно решая: не позавтракать ли?

— Не стоит, — постарался развеять его сомнения огнеметчик. — Я ночью выходил к отхожему месту, встретил Боцмана. Тот сказал — вроде Дрегер вернулся…

— Боцману Голлоуэю верить нельзя, он раньше служил в ирландском католическом полку, в Бельгии их страшно покрошили, и теперь он иногда видит то, чего не бывает. Но… Если Дрегер и в самом деле вернулся, то первым делом будем бегать, пока не посинеем и не выблюем все, что положили в желудок, — грубо, но точно отметил Шейн, заметно поскучнев и отвернувшись от ящика с консервами. — Лейтенант, он такой. Только где же он? В жизнь не поверю, чтобы наш Уилли не ринулся сразу по приезду всех гонять.

— А он сразу как приехал, вроде как к танкистам отправился. Рыжий ирландец сказал — привез какой-то тюк, бросил на койку и сразу ушел.

— Ох, не к добру… — еще больше затосковал американец. Он глянул на свои гильзы, немым укором поблескивающие в желтом электрическом свете. — Если уж лейтенант вместо здоровской вздрючки с ходу двинул к танкистам, это все не к добру…

* * *

— Присаживайтесь, Уильям, — предложил майор Натан. — Как дела дома?

Лейтенант Дрегер присел на стул, небрежным движением головы приветствовал прочих собравшихся — здесь можно было обойтись без формальностей.

— Как обычно, — ответил он. — Дождливо, прохладно, зелено.

— Лаконично, — сказал майор. — Но я имел в виду ваш дом, а не Британию.

Дрегер пожал плечами.

— Как обычно, — повторил он. — Достаточно голодно и бедно, но жить можно.

— Вот что мне в вас всегда нравилось, Уильям, это умение выражать многое малыми словами.

Сказав это, батальонный командир майор Джордж Монтег Натан сделал жест, словно приглашая всех к столу. В огромной брезентовой палатке собрались сам Джордж Натан, несколько французских и английских танкистов, разведчики и арткорректировщик — костяк командного состава сводного штурмового батальона. На походном складном столе была разложена большая карта, исчерканная многочисленными — в пять цветов — пометками. Насколько понял Дрегер, корпусное совещание уже закончилось, теперь командиры нижестоящих уровней посвящали в суть и задачи грядущей операции своих подчиненных.