и алчных чиновников я понял, но зачем вы мне рассказывали про то, как можно продать изумруды в Европе?

— Хотел по мере моих скромных сил облегчить тебе работу, если ты все же решишь продолжать свои поиски, благо случай подвернулся с этими пропавшими огранщиками.

— Буду или нет, я и сам не знаю, дядя Вилли.

— Хорошо, тогда напоследок я дам тебе еще один совет. Если надумаешь продолжать это дело, заручись предварительно покровительством кого-нибудь из высших сановников государства, близких к императору и обладающих реальной властью.

— Но ведь вы только что сказали, что среди них порядочных людей нет.

— Везде и всегда бывают исключения, мой мальчик, например, в окружении нашего императора есть два кристально честных человека, которые не берут взяток и это, известно всем.

— Интересно кто?

— Ростопчин и Аракчеев.

— Фавориты императора?

— Совершенно верно. С Аракчеевым не знаком, поэтому ничего о нем сказать не могу, а вот Федю Ростопчина я знаю, правда, довольно давно его не видел, но думаю, он мало изменился. Так вот, если уж к кому и обращаться, то именно к нему. Он не только умен, но еще честен, что в наше время большая редкость и оценивает людей по их деловым качествам, а не по древности рода и толщине кошелька. Если его заинтересует это дело, то он обязательно доведет его до конца и, самое главное, никогда не забудет тех, кто ему помогал.

Глава 7. Москва, 1 декабря 1797 года (пятница)

Савелий Лукич Зотов, прослуживший в московской полиции свыше тридцати лет, отличался умением всегда находить компромиссное решение к обоюдной выгоде сторон. Его одинаково ценили и уважали, как обыватели, так и преступники. Он не гнушался брать взятки, мог закрыть глаза на мелкие проступки, но никогда не шел на преступление — не покрывал убийц и грабителей. Это был типичный служака, основательный и надежный, прекрасно знающий преступный мир Москвы. Даже после выхода в отставку к нему продолжали обращаться за помощью люди, находящиеся по разные стороны закона. Зотов жил одиноко: детей им бог не дал, а жена умерла незадолго до выхода в отставку и подобная работа несколько скрашивала его существование, да и деньги были не лишними. Платили ему хорошо, и не только за саму работу, но и за молчание, а молчать Зотов умел, это знали все. Правда, его молчание объяснялось не какими-то принципами, а простой житейской мудростью — длинный язык до добра не доведет. Несмотря на свои шестьдесят лет и излишнюю полноту, это был довольно крепкий мужчина, среднего роста. Его гладко выбритое лицо в сочетании с роскошной седой шевелюрой, пышные усы и бледно-голубые глаза, насмешливо смотревшие из-под кустистых бровей, оказывали магическое действие на людей — они сразу понимали, что этому человеку можно верить. Сам Зотов всячески старался оправдывать ожидания своих клиентов, тем более что это приносило ему солидный доход.

— Мы следили за господином Штейнбергом в течение тридцати дней, начиная с 1 ноября и по 30 ноября. Свои еженедельные отчеты я регулярно отправлял Александру Васильевичу.

— Мы их читали, Савелий Лукич, — Александр Дулов утвердительно кивнул головой, — но это всего лишь хронологическая последовательность действий Штейнберга: когда и куда пошел, с кем встречался, где обедал и ужинал.

— В этом и состоит работа филера, господа. Дотошно, буквально по минутам расписать каждый день своего подопечного. Ему некогда вникать в смысл того, что происходит, да и не его ума это дело. Вы заказывали слежку за ювелиром Штейнбергом, мы выполнили свою работу, но мы не знаем, зачем вам это нужно, а потому и не делаем никаких выводов. Анализировать полученную информацию это уже ваша забота.

— У нас нет претензий к вашей работе. Все изложено четко и подробно, но некоторые моменты мы хотели бы обсудить более подробно, для чего и пригласили вас на эту встречу. Вот, вы пишете, что с 8 по 10 ноября Штейнберг обошел все наиболее крупные ювелирные лавки и мастерские Москвы. Где он конкретно был?

Зотов раскрыл тетрадь, которую принес с собой и достал два листа бумаги, исписанных мелким красивым почерком.

— Вот список всех заведений, которые посетил Штейнберг в эти три дня, там же фамилии тех, с кем он беседовал.

Александр Дулов взял листы, мельком их просмотрел и отложил в сторону.

— Очень хорошо, Савелий Лукич, а теперь поведайте нам, что он там делал?

— Подбирал камни для колье.

— Какие именно камни?

— Его интересовали только изумруды. У него на руках был образец, на который он ориентировался в своих поисках. По его словам, он получил заказ от фрейлины императрицы Сурмиловой, на ремонт изумрудного колье, часть камней которого была толи утеряна, толи повреждена.

— Вы выяснили, есть такая фрейлина?

— Насколько я помню, Александр Васильевич, это не входит в мои обязанности.

— Извините, но за те деньги, что мы вам платим, можно было узнать и эту мелочь.

— Хорошо, если уж вы так ставите вопрос, то отвечу — в свите императрицы действительно есть фрейлина Анна Степановна Сурмилова, восемнадцати лет.

Зотов собрал сведения о Сурмиловой, но предпочел не выкладывать все карты на стол. Он знал, что фрейлина бедна и ей не по карману изумрудное колье, тем более старинное, но решил, что эта информация должны оплачиваться отдельно.

— Прекрасно, Савелий Лукич, стоило из-за этого ломаться? В результате, нашел Штейнберг, что искал?

— Увы, господа, его вояж по ювелирным мастерским не дал никаких результатов. Судя по тому, что нам рассказали мастера, у них никогда не было изумрудов подобной расцветки, более того они в своей практике вообще никогда не встречали подобных камней. В России вообще небольшой выбор камней такого класса.

— Пойдем дальше. Вы пишите, что 17 ноября Штейнберг беседовал в трактире Зайцева с уральским купцом Толстиковым. О чем конкретно шла речь?

— Мы выяснили, что Толстиков из Невьянска. Вам конечно известно, что ночь с 22 на 23 октября здесь был убит его земляк?

— Это знает вся Москва.

— Так вот, Штейнберг собирал информацию об убитом невьянском купце Демьяне Протасове.

— Что мог рассказать ему этот