Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Международная известность пришла к Кальвино в конце 1950-х годов, когда его произведения начали переводить на иностранные языки, прежде всего – на английский и французский. Первый перевод на шведский появился в 1959 году. Книги, которые принесли Кальвино известность, – это «Раздвоенный виконт» (1952), «Барон на дереве» (1957) и «Несуществующий рыцарь» (1959). Писатель рассматривал эти три коротких романа как цикл и впоследствии объединил их в один том. У этих произведений много общего: установка на вымысел, аллегоризм, невероятные события, сказочный герой, утопические мотивы. Трилогия получила название «I nostri antenati» («Наши предки») и была издана в 1960 году. Сегодня широко известны также и поздние произведения Кальвино – романы «Невидимые города» (1972), «Если однажды зимней ночью путник» (1979) и «Паломар» (1983).
Итало Кальвино родился на Кубе, в пригороде Гаваны Сантьяго-де-Лас-Вегас. Родители его были учеными, оба преподавали в университетах. Отец был агрономом, мать – ученым-ботаником. Вскоре после рождения сына семья возвратилась в Италию, в Сан-Ремо. Кальвино рассказывал, что провел детство в саду с необычными экзотическими растениями и часто совершал прогулки по Лигурийским горам вместе с отцом – страстным и неутомимым охотником. После школы Кальвино хотел было пойти по стопам отца и посвятить себя науке, но быстро сдался. «В нашем семействе я был паршивой овцой, – признался как-то раз писатель. – Я был единственным, кто взялся изучать литературу». Разве не угадываются здесь черты «барона на дереве»?
Во время немецкой оккупации Кальвино становится членом Сопротивления; его партизанский отряд скрывается в том же самом лесу, который он некогда исследовал вместе со своим отцом вдоль и поперек. Дебютный роман Кальвино – «Тропа паучьих гнезд» (1947) – основан на событиях военных лет. Это традиционное реалистическое повествование о мальчике по имени Пин, который вступает в партизанский отряд. Впоследствии Кальвино скептически отзывался о своем первом произведении. Он полагал, что этот роман был «скован» неореалистической традицией, которая доминировала в Италии после Второй мировой войны. Что, тем не менее, не мешает этой книге оставаться настоящим произведением большой литературы. Стиль повествования, ритм, острота описаний – всё уже отмечено индивидуальностью автора. Как бы то ни было, Кальвино оставил неореализм позади. Или скажем иначе: он отказался от достоверного в пользу возможного. Результатом чего и стала трилогия, включающая романы «Раздвоенный виконт», «Барон на дереве» и «Несуществующий рыцарь».
Возможно, я всё упрощаю. Если уж быть совсем точной – а именно к точности и нужно стремиться – Кальвино пошел своим особым путем. Если большинство писателей-реалистов отталкиваются от достоверного, чтобы создать художественную (то есть вымышленную) реальность, Кальвино поступает ровно наоборот. Он отталкивается от вымысла – и какого вымысла! – чтобы затем всё внимание сосредоточить на достоверном. Так появляется фантастический образ юного Козимо, «барона на дереве», который создает, как ни в чем не бывало, свой собственный «воздушный» мир; так рождается образ виконта Медардо да Терральба, которого пушечным ядром разорвало на две части, после чего половины виконта продолжают жить по отдельности, совершая одна – добрые, а другая – злые поступки («Раздвоенный виконт»); так создается образ Агилульфа де Гвильдиверна – невероятно умелого, во всех отношениях достойного господина, обитающего в доспехах, которые при всем том пусты («Несуществующий рыцарь»).
3
Итало Кальвино нравится не всем. Есть читатели, которых не увлекают композиционные изыски, повествовательные эксперименты и пируэты воображения. От таких текстов на них веет прохладой. А им бы хотелось чего-то более личного.
Таким читателям не понравится «Барон на дереве», равно как и другие части трилогии. Не говоря уже о романе «Паломар», в котором Кальвино создает, фактически, автопортрет. Здесь перед нами молчаливый герой, предающийся философским размышлениям о морских волнах, французских сырах, разговорчивых дроздах, непарных туфлях и странных обезьянах, которые возятся с автомобильными покрышками. Это, конечно, хитрая уловка, потому что одновременно герой рассуждает о том, способен ли человеческий разум постичь самый невероятный из миров – повседневную реальность.
Когда читаешь Кальвино, представляется, что он был счастливым человеком, по крайней мере когда усаживался за стол и приступал к работе, легко подыскивая точные слова и выражения. Но, конечно, всё было не так. Кальвино признавался, что его корзина для бумаг постоянно набита измятыми и порванными страницами рукописи. Известен также случай, когда писатель сжег готовую корректуру целой книги. В интервью он не раз говорил о самокритике, изнуряющей тоске, творческих кризисах, постоянных правках и переделках.
Да, в жизни Итало Кальвино мог быть меланхоликом. Но в его текстах есть одно безошибочно распознаваемое качество, которое умудряется выжить даже в переводах и радостным светом проливается на читателя; и качество это – невероятная легкость.
Когда в конце жизни Кальвино подводил итоги и пытался сформулировать свой художественный идеал, то легкость он поставил на первое место среди прочих ценных качеств литературы. Об этом он написал в цикле лекций «Шесть заметок для будущего тысячелетия» (1985), которые собирался прочесть в Гарвардском университете осенью того же года. Рукопись была почти готова, когда Кальвино скоропостижно скончался в возрасте шестидесяти одного года. Лекции, таким образом, превратились в литературное завещание Итало Кальвино.
Почему Кальвино ценит легкость превыше всего? Возможно, потому, что она не рождается сама по себе. Легкость – не дар. Она – результат длительного, кропотливого процесса устранения тяжести. Именно так, по его собственным словам, действовал Кальвино, когда стремился к реализации своего творческого идеала. Он старался избавить от тяжести людей, небесные тела и города, структуру повествования и язык. И кто же мог стать лучшим воплощением этой легкости, как не лазающий по деревьям барон, просвещенный человек, который решил провести всю жизнь в кронах дубов, ясеней и оливковых деревьев, перепрыгивая с ветки на ветку, из года в год, от понимания – к прозрению.
Стриндберг и вывески большого города
Впервые опубликовано в журнале Strindbergiana (№ 23, 2008) под названием «Текст в тексте: Стриндберг и вывески большого города».
Если Фредрика Бремер по праву считается родоначальницей буржуазного романа в шведской литературе, то Август Стриндберг, несомненно, родоначальник романа современного.
Почему же «Красная комната» – нечто большее, чем просто буржуазный роман? Почему произведение, написанное в 1879 году, с полным основанием считается водоразделом в шведской