И вот он обнимал меня, сидючи на лошади-качалке в районе станции метро «Партизанская», потому что в малоразличимой молодости я был замсекретаря комсомольской ячейки в этом самом Москонцерте. И на каждом заседании комитета комсомольцы и комсомолки, приняв на грудь, пытались понять, что ж за хрень на этом вымпеле написана русскими буквами на монгольском языке. И ни фига. А потом вымпел пропал. И обнаружился у меня на груди. Как, откуда?! И я вспомнил.

Когда мы выпивали с тружениками вернисажа, к нам приблудился, правда со своим самогоном, Пантелеймон, торговец святынями – флагами, знаменами, лозунгами и прочей скончавшейся советчиной. Торговля у него шла не шибко, а на самогон зарабатывал арендой святынь для кина и маевок в геронтологическом отделении Кащенко. И в разгар коктейль-де-пати он и подарил мне этот вымпел из моей молодости, увидев слезы на моих глазах. К тому же за годы торговли святынями никто ни разу не арендовал этот вымпел. По неизвестности его содержания и применения. И я был первый, кто обратил на него внимание.

Когда я это вспомнил, Сухэ-Батор, он же Абрам Моисеевич Войтенко, растаял в воздухе, и я остался наедине с ментом и обвинением в несанкционированном митинге. Но уж тут он фраернется. Я законы знаю.

– Слушайте, сержант, как ваша фамилия? Представьтесь по форме.

– Ну ладно, Липскеров. Сержант Пантюхин.

– А-а-а, гонитель монахов?..

– А откуда ты знаете?

– Слух о вас, сержант, прошел по всей Руси Великой.

Пантюхин встал по стойке «смирно» и выпалил:

– Служу России и спецназу! И какого х...я ты тут с несанкционированным митингом ошиваешься?

– Митинг, сержант, это когда народу больше одного. А я тут один. А когда один, это не митинг, а пикет. На пикет санкций не требуется. Так что, Пантюхин, пролетел ты, как кот над сметаной...

– А... разве... коты... летают? – совсем смешался Пантюхин.

– А что, по-твоему, ездят? – развеселился я.

Пантюхин кивнул. Тут уж я совсем развеселился:

– Понял. Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом-наперед... Я с вас смеюсь, сержант...

И тут перед нами остановился «уазик», из которого выскочили люди в масках, по очереди вжарили меня дубинками по почкам, печени и заднице, затем завернули руки за спину и ткнули мордой в асфальт. Один из них раздвинул мне ноги, а другой врезал по освободившемуся между ними месту. Это было больно. Раздался мягкий шелест тормозов. Чья-то уверенная рука, пахнущая мородобоем, подняла за волосы мою голову.

Из «Ламборджини» с ментовскими мигалками вылез сильно тучный штатский «Хьюго Босс» в шевелюре от Версаче.

– Ну, Пантюхин, где твой шахид?

– Вот, товарищ полковник, лежит. Выдает себя за пикетчика. Но еврей.

Полковник наклонился и заглянул мне в глаза.

– Действительно еврей... Моссад? – спросил он.

– Представьтесь по форме, полковник, – прохрипел я.

– Пожалуйста, – усмехнулся полковник. – Полковник ФСБ Кот. Павел Николаевич.

Оказывается, коты действительно ездят.

– Павел Николаевич, я не Моссад, я сценаристпенсионер союзмультфильмовского значения Липскеров Михаил Федорович. С ударением на «и».

– Хорошая крыша, – понимающе сказал Кот. – Как давно заброшены в Россию?

– В СССР, в 1939 году.

– Ого, – с уважением проговорил Кот, – долго продержались... Симаков, – кликнул он в «Ламборджини», – пробей его по базе. Будем разбираться...

Прямо на «зебре» остановился автобус, откуда, как шарики из козы, посыпались телевизионщики.

– Кто слил информацию?! – заорал полковник Кот. – Ты, Пантюхин?!

– Обижаете, товарищ полковник... Ну, я... Всетаки двести баксов...

– О, полковник Кот! – раскрыл объятия чувак средних лет с микрофоном. – Штука!

Полковник кивнул.

Я знал этого чувака. Он брал у меня интервью в 1991-м у Белого дома, потом в 1993-м, тоже у Белого дома, а потом в 1998-м – на Горбатом мосту около Белого дома. Звали его Серега. Он был одним из самых успешных телевизионных репортеров. Потому что в обоюдных интересах знал всю ментовку и остальных. Россия – родина обоюдных интересов. И еще кое-чего. Но об этом позже.

– Мишка! – заорал он, увидев мою вздернутую к голубому небу за волосы голову. – Ты чего тут лежишь?

– Отдыхаю, бл...дь! Я, знаешь, люблю, бл...дь, полежать на асфальте мордой к Богу! Я, бл...дь, дня не могу прожить, чтобы мне по яйцам не врезали!.. Я просто кончаю!.. Когда меня по почкам!.. Никакой «Тонкгат Али плюс» не сравнится!

– За что это ты его так, полковник? – спросил Серега Кота.

– Моссад, Серега. С 1939 года. Окопался у нас. С несанкционированным пикетом в пользу Монголии... Ну и каток шахида.

– О чем ты говоришь, полковник?! Какой, на х...й, каток шахида?!

– Асфальтовый! – заорал полковник Кот. – КГБ Украины! Националов хреновых! Самостийных, бл...дь, сынов, бл...дь, е...аной матери, бл...дь, городов русских!..

Мою морду на время дискуссии берцем прижали к тротуару. Полковник продолжал заводиться:

– Совместная акция потомков Петлюры с сионистами!.. Жидо-бандеровский сговор!.. – Затем полковник Кот успокоился, сел мне на голову, закурил сигарету «Давидоff» и мягко спросил: – Ну и что будем делать, Михаил Федорович? Липскеров. С ударением на «и». По совести? Или по роже? Вы, собственно, куда направлялись?

– К центру Москвы, – ответил я из-под его задницы.

– Да-а-а, – протянул он, – Лефортово в другой стороне.

– Полковник, – услышал я Серегин голос, – можно тебя на минуточку?

Кот встал с моей головы, приказав сесть на нее сержанту Пантюхину.

Через несколько секунд его сменила задница Сереги.

– Хреновые твои дела, Мишка. Кот – серьезный опер. Он пришьет тебе сепаратистский заговор об отделении Нижней и Верхней Пышм от России и переход их под совместную юрисдикцию Винницкой области и кибуца имени Шолом-Алейхема. А в Басманном суде у него все схвачено.

– И чего хочет?

– Десять штук в Фонд защиты работников спецслужб, пострадавших от репрессий кровавого режима Ельцина.

Я задумался. Десяти штук у меня не было. Откуда десять штук у бывшего работника культуры в годы борьбы с нею? В это время раздался шум. Голова моя освободилась, и я услышал изумленный дуэт Сереги и Кота:

– Ну не х...я себе!..

Я поднял голову. Со стороны Новогиреева медленно ехал каток с верхнепышмянцем, а навстречу ему с распростертыми дверцами катил гольяновский. Что-то будет?..

Моя голова освободилась от давивших ее разночинных задниц. Глаза с интересом наблюдали за бойко разворачивающимися событиями. Катки катились навстречу друг другу. Гольяновский каток шахида выхлопной трубой рубал битбокс, а свежеспи...женый новогиреевский отвечал самопальным рэпом верхнепышмендюка.