И к этому времени спецназ уже воздвиг палатку с большой надписью «ШТАБ», и мы в нее вошли. В центре стоял стол, раскладные стулья. На столе – карта метро «Партизанская» с грифом «Сов. секретно». По бокам карты – пластиковые стаканчики.

Пантюхин вынул из сумки-самобранки два пузыря «Немировки», баллон «Очаковского» кваса, две курицы (куры для питерских), блюдо шаурмы (шавермы для питерских), длинный батон, круг сыра сулугуни (не знаю, как сулугуни будет по-питерски), помидоры цвета лица застыдившейся курсистки, банку корнишонов, распластанную чьими-то заботливыми руками тихоокеанскую сельдь спецпосола, маринованный чеснок, шесть тарелок и девицу Татьяну, чтобы все это дело не абы как. Ну и на всякий случай. Вдруг кому-нибудь что-нибудь и зачем.

Девица Татьяна устроила все вылитый Снайдерс, расплескала по стаканам что положено и села в углу палатки ожидать на всякий случай. Вдруг кому-нибудь что-нибудь и зачем. Мы приняли, закусили и откинулись на спинки раскладных стульев.

– Ну, – приступил к делу Серега, – давайте, полковник, ваш эксклюзив.

Он присобачил к отвороту пиджака полковника микрофон, разбудил оператора, и тот включил камеру.

– Итак, в одна тысяча девятьсот первом году я состоял во фракции большевиков московского отделения РСДРП, куда был распределен после окончания Московского университета на должность штатного провокатора разведывательного отделения Отдельного корпуса жандармов. С окладом в две тысячи рублей годовых. Плюс премиальные за каждого разоблаченного большевика. Набегало прилично. Подкидывала и фракция большевиков. Но немного. Потому что основные деньги партии шли на содержание наших товарищей, томящихся в изгнании в Праге, Париже и Цюрихе. И на носки для посылки в поселок Курейка Туруханского края ссыльному Иосифу Джугашвили. А то будущий товарищ Свердлов зае...ался их стирать.

Работал я во фракции до четырнадцатогого года. Особых достижений не было, обычное рутинное стукачество. Разве что в пятом году пристрелил некоего Николая Баумана. Я как раз вернулся из Санкт-Петербурга, где решал кое-какие дела со священнослужителем Гапоном. Ну так это по работе. Этот Бауман мне благодарен должен быть. Иначе кто б его именем станцию метро назвал. Кстати, револьвер Канегиссеру для Войкова тоже я дал. Я там живу. В Первом Войковском проезде. Сразу после того, как он выныривает из Пятого, перетекает в Третью Радиаторную улицу и опять выворачивается на Первый около станции Ленинградская Рижской железной дороги. Этот Первый Войковский чем интересен? В нем только четная сторона. А нечетной нет вовсе. А есть полотно этой самой Рижской железной дороги. А за ней – лес. Один гражданский малый, который шел встречать Новый двухтысячный год в дом № 16, корпус 1, перепутал корпус с домом. И стал искать дом № 1. Первые сведения об этом бедолаге были получены в 2006 году из поселка Курейка Туруханского района, где он пытался вручную воздвигнуть памятник товарищу Свердлову, склонившемуся над тазом с носками товарища Сталина, бывшего Джугашвили. Или Кобы, как его называл товарищ Ворошилов, у которого по причине пролетарского происхождения фамилия была всего одна.

Взгляд у полковника затуманился. Он выпил сепаратно, Серегин оператор попросил полковника повторить. Потому что у него кончилась кассета. Полковник послушался. Ну и мы с ним заодно. Сглодав окорочок курицы (куры), Кот вытер губы и пальцы о мундир сержанта Пантюхина и продолжил рассказ:

– И тут началась война с германцем, австрийцем и турком. За Дарданеллы, Босфор, болгарских, сербских, чешских братушек. Ну и, конечно, за святую Русь. Потому что для русского народа любая война, даже гражданская, всегда за святую Русь. И меня с борьбы с врагом унутренним откомандировали на борьбу с врагом унешним. Устроился я неплохо. В отдел перлюстрации почтового ведомства при администрации германского кайзера Вильгельма Второго. Благодаря письмам германских солдат с фронта наше командование всегда знало, где и какие части германских войск намеревались. И пребывало всегда наготове. Была только небольшая неувязочка. Мои доклады из-за отсутствия радиосвязи в принципе несколько запаздывали. Так что наши части не всегда находили врага там, где он был два месяца назад, и получали от него пи...дюлей за два месяца до то того, как должны были их получить. Вот почему георгиевские кресты, которыми меня награждали, не могли меня догнать. КАК И ЖАЛОВАНЬЕ ЗА ТРИ ГОДА ВОЙНЫ. Мое начальство постоянно приносило мне извинения, но они тоже не могли меня найти из-за отсутствия радиосвязи. Но я-то этого не знал! Поэтому обиделся, а обидевшись, связался с товарищами по большевистской фракции РСДРП и с немецкими социалдемократами на предмет «штыки в землю» и внедрения в солдатские массы Российской армии лозунга «Превратим империалистическую в гражданскую». Ну а уж достать деньги на бронированный вагон – это как два пальца... Кстати, мужики... Кто-нибудь из вас пробовал?..

– Что «пробовал»? – ошалели мы с Серегой.

– Два пальца?

Мы с Серегой переглянулись...

– Нет, – ответил я, – а зачем?..

– Ну как «зачем»? – пожал плечами полковник и выпил. – Чтобы узнать, насколько это просто...

Я задумался. Мне никогда не приходила идея такого научного эксперимента. Просто иногда это получалось само. Но не часто. Я глянул на Серегу. Судя по напряженно-тупому взгляду на ширинку, он вспоминал такие же случаи. Очевидно, у него комбинация из двух пальцев тоже случалась не часто. И полковник Кот это понял.

– Вот видите, что непросто. Ой, как непросто. Пришлось связать Старика – так я шутливо звал одного большевика – с неким швейцарским социал-демократом Парвусом, у которого была ниточка к генералу Людендорфу, и убедить генерала, что в России верхи уже не могут, а низы не хотят. И под это дело срубить бабла на бронированный вагон. А броневичок у Финляндского вокзала его водитель оставил на время посещения вокзального туалета. Потому что в броневиках туалеты не предусмотрены. И грех было им не воспользоваться. Так, из-за отсутствия радиосвязи во время Первой мировой войны и туалетов в броневиках и произошла Великая Октябрьская революция. – Полковник выпил под шаурму (шаверму).

– Это все, полковник? – спросил Серега, передавая тому заслуженный гонорар. И выпил. Под курицу (куру).

Я, сами понимаете, тоже выпил. В этом деле без меня не обойтись. И без сержанта Пантюхина. Под помидоры (помидоры) и корнишоны (корнишоны).

– Ну почему же все? – загадочно произнес полковник. – Есть бонус... – и он замолчал, уставившись в стенку палатки.

– Ну, полковник?! – нетерпеливо дохнул маринованным чесноком Серега, готовясь дать знак оператору.

– За бонус к гонорару, – менее загадочно произнес полковник, оторвав взгляд от стенки.

Серега сунул руку в карман.

– Пятьсот баксов. Гони.

Полковник пересчитал деньги, спрятал их в карман, выпил, понюхал батон, закурил сигарету «Давидоff» и, откинувшись на спинку стула, спросил:

– Помните встречу взглядами Штирлица с женой в кафе «Элефант»?

– Еще бы! – хором ответили Серега, оператор, Пантюхин и я.