— О чем?

— Вы прекращаете расследование, а я в свою очередь пересылаю вам десять тысяч долларов.

— Мало.

— Сколько вас устроит?

— Десять миллиардов долларов.

— Вы в своем уме? — бесцветно удивился голос на том конце провода.

— Абсолютно. Спокойной ночи.

— И все-таки я вам не советую соваться в это дело.

— Спокойной ночи, — и я положила трубку.

Увы! Мне, конечно, всегда хочется как лучше, но… Не все в моей власти.

На ночной звонок я отреагировала сразу же. Я поняла, что могу не успеть. Кто-то знал о моей встрече с Воронцовой и даже о содержании нашего разговора…

Я гнала свою «девятку» на предельной скорости к дому Воронцовой. Вбежав на пятый этаж, я яростно нажала на кнопку звонка.

За дверью не было ни звука. Может быть, уже спят… Я снова нажимала на звонок, напряженно, уже десятый раз… Ни ответа ни привета. Прислушиваюсь. Звонок работает, как полагается. Я опоздала?

Она решила уехать, не сказав мне имя убийцы? Скрыться? Нет, надо выяснить все до конца. Я полезла за отмычками, но массивная дверь фирмы «Тайзер» легко поддалась, стоило мне лишь повернуть ручку двери.

Увы, произошло самое худшее. В прихожей, распластав руки, лежал Эрнст, стеклянные глаза смотрели в потолок, как бы чему-то удивляясь. Его модный костюм был забрызган кровью.

В гостиной на полу лицом вниз лежала Воронцова с простреленным затылком. Вокруг были разбросаны ее вещи, какие-то бумаги, все это было обильно забрызгано кровью и затоптано чьими-то грязными следами.

Я прошла в смежную с гостиной спальню и обратила внимание, что двери встроенного шкафа-купе были открыты. На полу в спальне валялась одежда, распотрошенные шкатулки. Матрац на кровати, подушки, одеяла были вспороты ножом. Интересно, что они здесь искали?

Если драгоценности, то вряд ли. На туалетном столике лежала длинная нитка натурального жемчуга. Если бы бандиты знали, что это драгоценность, они бы ее прихватили, а так как они искали что-то другое, то и жемчуг приняли за обычные бусы.

Неожиданно сзади громкий окрик скомандовал:

— Милиция, стоять! К стене! Мне пришлось повиноваться.

— Что здесь делаешь? — строго спросил один из прибывших в квартиру оперативников.

— Я частный детектив. Моя фамилия Иванова Татьяна Александровна. Вот лицензия на право заниматься частным сыском.

— Вам принадлежит автомобиль девятой модели бежевого цвета?

— Да. Я оставила ее у входа.

— Мы вынуждены вас обыскать.

Отпираться и ломать комедию было незачем. С такими не поспоришь.

В конечном итоге в моей машине оказались драгоценности Воронцовой, две тысячи долларов, опий-сырец в целлофановом пакете и пистолет.

— Я требую, чтоб позвонили Расторгуеву. Он ведет сейчас это дело, — сказала я оперативникам, как только я узнала, что в моем автомобиле обнаружили эти улики.

— Сейчас поедешь с нами, а там видно будет, что с тобой делать, — теперь в голосе мента-оперативника мелькали издевательские нотки.

Он быстро перешел на «ты», даже с каким-то удовольствием. С меня сняли отпечатки пальцев, надели «браслеты», которые оказались очень крепкими и неудобными даже для того, чтоб достать пачку сигарет и прикурить.

Меня везли в каталажку двое угрюмых здоровяков-сержантов. Я пробовала с ними шутить, но у меня сложилось впечатление, что сержанты не понимали русский язык.

В каталажке меня продержали часа два. Наконец меня пригласили в кабинет Расторгуева.

— Ты долго еще будешь путаться у следствия под ногами? Тебе что, мало приключений на свою… — он осекся. — Ну, в общем, ты поняла… Из пистолета, который нашли в твоей машине, наверняка грохнули Воронцову и ее мужа-иностранца…

— Но там же нет моих отпечатков пальцев и быть не может, — парировала я.

— Нет, ты все-таки неисправима, — вздохнул Расторгуев.

Этой фразой он дал старт пятнадцатиминутной беседе. Вернее, это скорее был его монолог о том, как должна вести себя порядочная женщина.

Увы… Я расторгуевскому идеалу абсолютно не соответствовала..

После того как меня рано утром все-таки выпустили из милиции, я устало села в свою «девятку» и направилась домой. Остановившись на перекрестке возле Центрального рынка, я нажала на кнопку магнитофона и решила послушать музыку. Но странным образом с магнитофонной ленты понеслись не приятные мелодии песен Татьяны Овсиенко, а грубый хрипящий голос хамоватого мужика. Было ясно, что машину успели открыть в мое отсутствие.

«Слушай ты, сука, какого х… ты наступаешь мне на хвост? Что ты ходишь по пятам? Я предлагал тебе бабки, ты не захотела. Я „повесил“ на тебя серьезные улики, связанные с убийством Аньки Воронцовой и этого петуха Игнатова. Но ты снова выходишь сухой из воды. Однако дело намного серьезней, чем ты думаешь. Предупреждаю последний раз. Привет с того света!»

Запись послания кончилась, и вслед за ней послышались музыкальные ритмы ближневосточной эстрады. Я выключила магнитофон и задумалась. Все это наводило на определенные размышления. Я уже собралась ехать к дому, как заметила голосующую на тротуаре шикарную даму, в которой легко узнала Албену. Я притормозила и предложила подвезти.

— Как хорошо, что я тебя встретила, — Албена показалась мне чем-то встревоженной. — Мне хотелось поговорить с тобой.

— Что, угрозы повторяются?

— Да не то чтобы угрозы… А так, звонят и молчат. Только дышат в трубку и смеются. И я думаю, что звонят из какого-то борделя.

— Почему ты так подумала?

— В трубке были слышны голоса, скорее, выкрики уличных женщин. К телефону подходили какие-то шлюхи и что-то невнятно-глупое говорили. Вероятнее всего, он просто маньяк. Я уже было подумала, что кто-то просто балуется. Но вчера все тот же голос с кавказским выговором сообщил, что ребенка убьют, если я не выкраду «графские сокровища», как он это назвал, у Костика. Но откуда он мог знать о наших семейных тайнах?

— А лучшие друзья?

— Никто не мог об этом знать. Это тайна нашей семьи. Даже Макс случайно узнал наш с Костиком секрет.

— Он хотел все подслушать?

— Нет, он проснулся и не спал, а дверь была открыта.

— Мог Макс рассказать об этом Арифу? Поделиться с лучшим другом.

— Скорее, нет, он умел держать язык за зубами. И несмотря ни на какую дружбу, Макс и Ариф были прежде всего люди коммерческого склада ума. То есть дружба дружбой, а кошелек врозь.

— Албена, я понимаю, тебе еще больно вспоминать. Но я хотела бы, чтобы ты мне больше рассказала о Максе, какой он был человек и прочее…