дело сделано. Подчинись, и все, никаких излишних разговоров, — пряча в жестких усах улыбку, заключил Аверьян Самойлович.

Когда же Андрей объявил отцу и матери, что женится на Катюше Чазовой, старики все эти дни только и жили мечтой о скорой встрече с невесткой. Им казалось, что когда Андрей приведет жену, то с приходом молодой хозяйки оживет и их опустевший дом. А там, гляди, появятся внучата, те, какие станут жить рядом с бабушкой, а вместе с ними придут и непривычные и радостные хлопоты.

Андрей попросил меня открыть ворота. В ночной тишине запищали ржавые петли, и «Жигули» неслышно, по-воровски вкатились в просторный темный двор. Машина была поставлена не в гараж — во дворе его еще не было, — а под навес, как раньше ставили к яслям верховых, потных, только что расседланных лошадей, и мы с Андреем направились в дом.

— Мои старики давно спят, — сказал Андрей. — Не станем их будить, пройдем не в крыльцо, а через веранду. У меня есть ключ.

Пройти же через веранду нам не удалось. В этот поздний час мы еще раз убедились в том, что все старые люди спят по-куриному чутко, а старики Сероштаны тем более, потому что они и в эту ночь поджидали сына, и не одного, а с невестой. Поэтому, когда запищали ворота и по двору почти неслышно прошуршали колеса, мать первая уловила знакомые звуки и радостно сказала:

— Батько! Андрюша и Катя приехали!

Старики заторопились. Мать накинула на плечи шерстяной полушалок, отец надел — ради невестки! — еще днем старательно отутюженный костюм, который надевал в особо важных случаях и по большим праздникам. Мать зажгла свет во всем доме, желая показать молодой хозяйке, что здесь давно ждут кого-то дорогого, и, обрадованная и взволнованная, пошла через крыльцо встречать сына с невестой. Увидев рядом с Андреем не Катю, а какого-то бородатого мужчину в шляпе, она развела руками и спросила:

— Сынок, шо ж ты и сегодня без Кати?

Не успел Андрей сказать слово, как перед нами появился высокий костлявый старик с колючими и бурыми, засмоленными табаком усами. С любовью отутюженный костюм сидел на нем как-то уж очень просторно, седой жесткий чуб был смочен то ли одеколоном, то ли водой и кое-как приглажен набок.

— Что ж так, сынку? — вслед за матерью спросил он. — Обещал же. Или, может, дело у вас расклеилось?

— Дело, батя, не расклеилось, — уверенно ответил Андрей. — Завтра мы поедем в Совет, распишемся, а оттуда — домой. — Андрей повернулся ко мне. — Это — Михаил Чазов, двоюродный брат Кати. Приехал из Москвы.

— Далече поразбрелись Чазовы, — сказал старый Сероштан. — Дошли аж до Москвы. А я близко знал одного Чазова, Ивана Тимофеевича.

— Это мой дедушка, — сказал я.

— Гарный був парняга, Ванюшка Чазов. — Старик покрутил ус, щуря глаза и внимательно приглядываясь ко мне, наверное, отыскивал сходство внука с дедом. — Вот только Ваня бородкой не баловался… Мы с ним и тут, на хуторах, и на войне были дружками. Геройски погиб Ваня под Ростовом, когда мы с ним переправлялись через реку Дон. А ты чей же сын?

— Анатолия Ивановича.

— А, это самый младший Чазов. Где же зараз твой батько?

— В Конго. Есть такая страна в Африке, — пояснил я.

— Ишь, и туда, в Конгу, добрались Чазовы. Молодцы ребята, — с улыбкой глядя на меня, говорил старик. — Все Чазовы — народ бедовый! Да и Сероштаны, слава богу, поразбрелись по белу свету, вот только Андрюшка наш — молодцом, прижился в родительском доме.

— Мама, нам бы с Мишей чайку, — попросил Андрей, не слушая отца. — И чего-либо перекусить.

— Зараз, сынок, зараз.

И старуха, сняв с плеч полушалок, захлопотала с той проворностью, с какой наседка хлопочет вокруг своего единственного птенца, стараясь, чтобы он не был голодным и чтобы его, упаси бог, не унес коршун. В большой комнате она раскинула на столе скатерть. Появились не только чай и вишневое варенье, а и пышные, еще теплые ватрушки, пирожки с мясом и творогом, словом, было подано на стол все, чем будущая свекровь собиралась попотчевать свою молодую невестку. Отец же, видя, что ему тут делать нечего, потоптался на месте, помял в жмене жесткие усы, хотел еще что-то спросить у сына и, ничего не сказав, ушел в свою комнату.

— Мама, и вы идите, спать, — сказал Андрей, наливая в стакан чай. — Мы и сами…

— Я тут, в стороночке, посижу да погляжу на вас, молодцов, — ответила мать и, скрестив на груди сильные, трудно гнущиеся в локтях руки, присела на табуретке. — Андрюша, ты все в бегах, дома почти не бываешь. А теперь ездишь на машине, так и вовсе про дом позабыл.

— Вот женюсь и стану домоседничать, — весело ответил Андрей. — От молодой жены ни на шаг.

— Когда же это будет?

— Я уже сказал: завтра.

— Не верится, сынок. — Тоскливые глаза матери с упреком смотрели на Андрея. — Может, нам с батьком, как бывало допрежь, взять паляныцю, рушники и пойти к Чазовым свататься? Быстрее дело кончим.

— Обойдусь, мама, без сватовства… Идите, идите спать.

— Хоть чуток посижу.

— Чего же вам сидеть? Ложитесь отдыхать.

— Твоему дружку я постелю в угловой комнате, — говорила мать, не собираясь уходить. — Там ему будет спокойно.

— Постелите и идите спать, — настаивал на своем Андрей. — Ведь уже поздно.

— Прогоняешь мать?

— Не прогоняю, а прошу. Мы с Михаилом и сами почаевничаем.

На глазах у матери выступили слезы, и она, не вытирая их, ушла.

10

Мы остались одни, пили