ученых, где проводятся мирные исследования. Какого рода эти исследования – он не в курсе, его дело оказывать первую помощь больным, больше он ничего не знает.

– Негусто, – прокомментировал Виктор.

– Ага, – согласился я. После чего достал из кармана КПК и показал врачу фото Кацуми, жены профессора Такеши. – Эта дама вам не знакома?

Японец глянул, мотнул головой.

– Нет. Первый раз вижу.

При этом я был готов поклясться, что он врет: мгновенно побледнел, слишком уж энергично дернул головой. А еще я увидел промелькнувший в его глазах страх. Интересно, с чего бы такая реакция?

Конечно, я знал много неаппетитных способов, как быстро разговорить пленного. Но подвергать экспресс-допросу врача скорой помощи для меня было слишком. Бандита, вышедшего против меня с оружием, или же гада какого-нибудь, для которого чужая жизнь ничего не значит, – запросто, так как точно знаю, что в случае чего ради интересующей их информации они сделают со мной то же самое. Но пытать гражданского есть мерзость, никак не стыкующаяся с моим моральным кодексом.

– Ладно, – кивнул я. – Не хотите говорить – не надо, ваше право. Но мне придется вас связать ради вашей же безопасности.

– Конечно, – улыбнулся врач, протягивая ко мне руки, сложенные в запястьях. – Я все понимаю.

Что ж, приятно иметь дело с понятливым пленником, который не орет и не пытается строить из себя героя, а просто следует элементарным правилам…

Да твою ж душу!

Поток моих благостных мыслей был прерван резким движением врача, в руке которого непонятно откуда оказался скальпель. Острое сверкающее жало сверкнуло возле моей шеи, и я едва успел заблокировать удар, направленный в сонную артерию. Если б не реакция, отточенная годами тренировок, доктор одним движением рассек бы мне и горло, и обе артерии. Причем, потерпев неудачу, он не собирался останавливаться, занеся руку для второго удара.

И я этому удару не препятствовал. Лишь отклонился назад, пропуская лезвие скальпеля мимо своего горла, отпустил автомат и ударил обеими руками, крест-накрест – левой под локоть атакующей руки, а ладонью второй – по кулаку врача с зажатым в ней скальпелем.

Честно говоря, удар рискованный, требующий большой точности движений, и в данном случае оправданный лишь моими личными заморочками. Ну не хотелось мне, чтобы врач умирал от моей руки! Пусть даже этот врач желал мне смерти.

Потому умер он от своей.

Удар моей ладонью в кулак изменил смертоносную траекторию движения скальпеля, который вошел в глаз врача, от неожиданности отпустившего рукоять.

А потом скорую слегка занесло на повороте. Доктор, мгновенно потерявший сознание от боли, мешком свалился на пол и долбанулся о него лицом, вогнав скальпель в глазницу полностью.

Я был готов поклясться, что у него в черепе раздался какой-то неестественный треск. Все еще надеясь спасти врача, я резко перевернул его на спину… но спасать было уже некого. Оставшийся глаз доктора закатился под лоб, челюсть безвольно отвисла книзу, а изо рта показался сизый дымок.

– Это не человек, – переводя дух, сказал я. – Киборг. Или что-то в этом роде.

Словно в подтверждение моих слов из глазницы врача, пробитой скальпелем, потекло что-то желтое, по консистенции похожее на машинное масло.

– Это сабанто, – негромко проговорил водитель.

– Что? – переспросил Виктор. – Слуга?

– Да.

Видимо, шофер был изрядно напуган, потому Савельев сказал:

– Не бойся, мы не причиняем вреда тем, кто не пытается навредить нам. Ты – человек?

– Да, – проговорил водитель. – Здесь нас называют сару.

– Обезьяны, – пробормотал Виктор. – А имя у тебя есть?

– Только номер. Шестьсот восемьдесят один.

Водитель оторвал левую руку от руля, приподнял вверх. Рукав задрался, и я увидел на запястье татуировку с номером «681» на фоне мозаики кода быстрого отклика.

– Ишь ты, прям как в концлагерях, только на современный лад, – сказал я. – А он тоже киборг?

Я кивнул в сторону вырубленного медбрата.

– Нет, он человек.

Понятно. Доктора тут, значит, киборги. Стало быть, простым медбратьям до врачей дорасти никак не получится. Тот случай, когда разумная машина важнее и ценнее простого человека, для которого социальные лифты находятся под запретом. Возможно, наше недалекое будущее.

– Давно ты здесь?

– Не помню, – пожал плечами водитель. – Память принадлежит сифу, как и все в городе.

– Не понял, – чуть вздернул брови Виктор. – Как чья-то память может принадлежать начальникам?

– Им принадлежит все, – вздохнул водитель.

– Ему стерли память, – предположил я. – Уже понятно, что люди тут – ничего не стоящая грязь, обслуга низшего звена. Слуги – программируемые киборги, а некие начальники – это местная элита, которая творит, что захочет.

– Еще в городе есть сенси, воины, – произнес водитель. – Мы подъезжаем к блокпосту, придется остановиться.

– Остановись, – разрешил Виктор, перебираясь на носилки. – Скажешь, что доктор остался на месте происшествия, а тебя послал отвезти раненых в больницу.

– Но это же ложь! Сару нельзя врать!

На лице шофера было написано смятение. Жаль парня, которому перепрошили мозги, но делать нечего, придется подстраиваться.

– Тогда так: доктор получил ранение в схватке с нарушителями, проникшими сюда, и сейчас ты везешь его и двоих раненых сенси в больницу.

– Сенси – это другое, – мотнул головой водила. – Вы – такие же сару, как и я, просто вас еще не поймали, и вы пока не стали частью города. И вы не ранены.

– Блин…

Правдолюбец с мозгами, свернутыми набекрень, начинал действовать на нервы. Но его было жаль: не помнить прошлое – что может быть страшнее? Потому давить на него я не стал. Выгораживать нас у него тоже интереса никакого, потому будь что будет.

– Говори что хочешь, – сказал я. – Но учти: после того, как ты нас сдашь, нам придется зачистить блокпост. Будет много стрельбы, и далеко не факт, что ты останешься жив.

– А я и не хочу жить, – улыбнулся парень. – Просто так живу, без желания. Не знаю зачем.

– Так живут большинство жителей планеты, – хмыкнул Савельев. – Жизнь – это подарок, о котором никто из нас не просил. Часто ненужный и обременительный. И выбросить страшно, и нести тяжело, и порой вообще непонятно, что с ним делать.

– Кому ненужный, а кто-то, может, ею очень даже дорожит, – сказал я, глядя на вырубленного Савельевым медбрата, так и не пришедшего в сознание. Потом повернулся к водиле и сказал: – Остановись-ка.

Тот послушно нажал на тормоз. После чего я открыл задние двери скорой, мы с Виктором вынесли бесчувственное тело медбрата наружу и оставили возле обочины. Кто-нибудь мимо проедет, сообщит куда надо. Пусть парень останется жив. А вот мертвого киборга мы вытаскивать не стали. Тяжелый больно, пусть и дальше лежит на полу автомобиля, нам же с Савельевым силы беречь надо.

Машина поехала дальше, но почти сразу водила