слои краски, так чтобы вместо кожи у меня появилась кора дерева. Получается лучше, чем я ожидал, и я даже горжусь собой.

— Что ты делаешь? — спрашивает Китнисс, которую я даже не заметил.

— Смотри, — говорю я и прикладываю руку к искусственному дереву в секции лазанья по деревьям. Рисунки на руке точно совпадают со стволом дерева, рука будто исчезает на этом фоне.

— Это потрясающе, — восхищается Китнисс, — как ты это сделал?

— Я украшал глазурью праздничные торты в пекарне…

— Ах да, жаль у тебя не будет возможности заглазировать кого-нибудь на смерть, а то ни у кого не было бы шансов против тебя, — мы начинаем смеяться, и все опять глазеют на нас.

Временами мне кажется, что мы с Китнисс по-настоящему дружим, но иногда я замечаю на себе ее взгляды. В них больше недоверия, чем желания дружить. Пытаюсь распознать ее эмоции, но ничего не выходит.

И так каждый день… мы встаем утром и идем на тренировку, потом обед, личное время и опять тренировка. Китнисс посещает только непопулярные секции, я стараюсь обучиться боевым навыкам. Но, куда бы я ни пошел, компания профи окидывает меня ненавистными взглядами. А в чем я виноват? Это же не я сделал себе самый крутой костюм за последнее десятилетие! У меня возникает предчувствие, что мы с Китнисс будем для них самыми желанными жертвами. Надеюсь, по этому поводу у Хеймича тоже есть план.

Почти каждую ночь я хожу к Китнисс и успокаиваю ее. Многим бы уже это надоело, но мне приятно осознавать, что она нуждается во мне, хоть и сама об этом не знает. По утрам она хвалится Эффи, что кошмары ей почти не снятся, а Эффи распинается, рассказывая о прекрасных успокаивающих свечах. Стараюсь не выдавать своих эмоций в такие моменты, но частенько глупая улыбка все-таки появляется на лице.

Китнисс с каждым днем все сильнее пугает меня своим поведением. Мне кажется, что она просто напросто боится со мной сблизиться. Она не хочет мне доверять, потому что просто не привыкла, что люди могут действительно хотеть ей помочь. Но люди в нашем дистрикте совсем другие. Они пытаются выживать, а здесь люди живут в свое удовольствие, а я в любом состоянии буду готов ей помогать. Сомневаюсь, что она это поймет.

Настает очень важный день. День индивидуальных показов. Сегодня мы будем показывать спонсорам свои способности, а они выставят нам оценки: от 1 до 12 в зависимости от того, насколько хорошо мы себя проявим. Я надеюсь хотя бы на скромную пятерку…

Совершенно не понимаю, чем смогу их удивить. Ну да, я могу поднять 100 с лишним фунтов. Если постараюсь, смогу закинуть девяностофунтовую гирю на несколько десятков метров. Но что в этом удивительного? Можно попробовать показать им свое умение маскироваться, но это долго. Опять все надежды на Хеймитча с его советами…

Утром мы все вместе, включая команду подготовки, собираемся за одним столом.

Стилисты переговариваются с Эффи. Хеймитч рассказывает что-то Цинне, и только мы с Китнисс молча едим.

— Ну что, ребятки, подумали, что покажете спонсорам? — спрашивает Хеймитч.

— У меня все и так ясно, — отвечает Китнисс, — буду стрелять из лука, — ментор, соглашаясь, кивает

— А ты Пит? — спрашивает он.

— Не знаю пока.

— Ладно, поговорим с тобой после завтрака, — предлагает он, и я киваю.

Надеюсь, у него есть хоть какая-нибудь идея. Оставшуюся часть завтрака все едят молча. Неужели я расстроил их своим ответом?

— Пит, — Хеймитч останавливает меня, хотя я сам не собирался уходить, — хочешь мне рассказать что-то?

— Да, — решительно говорю я, — только не здесь. Пойдем, покажу одно место.

Уверенно шагаю к лестнице, которая ведет на крышу. Хеймитч, не раздумывая, идет за мной.

— Откуда ты узнал об этом месте?

— Цинна мне его показал, — я сажусь на лавочку возле небольшого фонтана. Ментор садится рядом.

— Скажи, Пит, какой план ты придумал? И почему не поделился со мной? — настойчиво спрашивает он.

— Я ничего не придумал. Хотел у тебя спросить, что же мне делать. Не надо давать мне советы, как выжить. Я хочу знать, как смогу спасти Китнисс, — я поворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

— Ты пойдешь до конца?

— До самого, — твердо отвечаю я.

— Отлично. Тогда для тебя стратегия меняется. Сегодня на индивидуальном показе попробуй поднять как можно более тяжелые гири. Можешь показать им приемы борьбы. А завтра я сообщу Китнисс, что ты хочешь тренироваться отдельно.

— Зачем? — от его слов у меня отвисает челюсть, и я вскакиваю с лавки.

— Тише, тише, — смеется он, — ты же не хочешь, чтобы она об этом узнала и на арене начала делать глупости, верно? — я киваю.

— Я придумаю план, и мы сможем ее вытащить, — говорит он.

— Обещаешь?

— Обещаю сделать даже больше того, что в моих силах, — я опять киваю ему.

— А когда будет готов твой план?

— Надеюсь, скоро. Я же не виноват, что ты за все это время не смог ничего придумать! — он разводит руками, и я кое-что вспоминаю.

— Я придумал кое-что…

— И что же это?

— Профи… они мечтаю убить меня и Китнисс. Парень из второго глаз с Китнисс не сводил. Я думаю, что он у них главный. Он хочет убить ее сам, я уверен, — говорю я.

— И что ты предлагаешь?

— Все думают, что мы с ней друзья… то есть, я могу быть единственным человеком, который будет знать ее замыслы, — продолжаю я, — я могу сказать профи, что помогу им ее найти, если они примут меня в свою команду, а сам, в свою очередь, буду пытаться держать их от нее как можно дальше, — я говорю это и понимаю, что это на самом деле идея не так уж плоха, если только продумать, как именно втереться к ним в доверие и поддерживать этот образ как можно дольше.

— Пит, мне нравится твой подход! — восклицает Хеймитч, — это просто гениально, парень! Я усовершенствую твою идею, а вечером, когда объявят ваши баллы, мы с тобой еще раз все обсудим.

— Хорошо, — говорю я и ухожу с крыши к себе в комнату.

До полудня еще рано, а показы начнутся после обеда. Я бреду по коридору и прохожу мимо своей комнаты.

В самой огромной комнате на нашем этаже есть телевизор размером во всю стену. Усаживаюсь перед ним, и безгласая девушка сразу включает его.

Ничего интересного не показывают. Все в предвкушении сегодняшнего события. В программе сводки из каждого дистрикта, повторы Жатвы и церемонии открытия. На ней, как оказалось, почти никого не снимали кроме нас, поэтому о