Джонс окликнул проходившую мимо официантку, попросил у нее ручку и сказал Уокеру:

– Давай попробуем кое-что подсчитать по части разных бед, которых ты боишься. – Он написал что-то на салфетке и показал ее Уокеру. Там значилось: «40 %». – Видишь, – Джонс посмотрел на Уокера, – сорок процентов тех бед, которые ты воображаешь, с тобой случиться не могут.

Джонс написал на салфетке следующую цифру: «30 %», и пояснил:

– Тридцать процентов того, что внушает тебе ужас, с тобой уже случилось, эти беды остались в прошлом. И, сколько бы ты ни тревожился, твое беспокойство никак не изменит того, что уже случилось. Потому что прошлое неизменно, верно?

Уокер серьезно кивнул.

На салфетке возникла новая цифра: «12 %».

– Двенадцать процентов приходятся на долю ненужных тревог о здоровье, – растолковал Джонс. – Незачем без нужды воображать самое худшее, как только у тебя заныл зуб или заболела нога. Мы же как привыкли думать? «Что-то голова болит – ой, не иначе у меня опухоль мозга, кошмар, спасите-помогите, жизнь кончена». Или: «Ой, что-то сердце кольнуло. Все, инфаркт, мне крышка, я покойник, ведь мой папа умер от сердечного приступа в 60, а мне уже 59!» – передразнил Джонс, потом глянул в лицо Уокеру: – Ты меня понял, сынок?

– Да.

– Хорошо, продолжаем наши подсчеты. Десять процентов положим на всякие ерундовые тревоги в духе: «Ах, ох, что люди подумают, что соседи скажут?» – Джонс написал на салфетке очередную цифру. – Люди могут думать что им заблагорассудится, мы на это повлиять никак не в силах, верно?

Уокер внимательно пересчитал цифры на салфетке, склонив голову набок, потому что видел их перевернутыми.

– Если я правильно подсчитал, остается восемь процентов, – заметил он. – На что идут эти восемь?

Джонс многозначительно поднял палец:

– А вот восемь процентов приходится на обоснованные тревоги, – почти по слогам сказал он. – Смекаешь, сынок? Всего восемь! Но я тебе вот что скажу: и с этими тревогами, которые имеют под собой почву, можно справиться. Главное, чтобы силы были. У большинства людей почему нет сил побороть обоснованные тревоги? А потому, что все силы растрачены на пустопорожние страхи перед напастями, которые с ними случиться не могут или которые не поддаются никакому контролю и от человека не зависят.

– Ой, это прямо мой портрет! – криво усмехнулся Уокер.

– Нет, сынок, это уже больше не про тебя, – возразил Джонс. – Если ты прекратишь изводиться и терзаться насчет 92 % бед и неприятностей (малореальных, не поддающихся контролю, или же связанных с мнением окружающих), у тебя будет предостаточно сил, чтобы одолеть тревоги обоснованные. Уразумел?

– Да, – кивнул Уокер.

– А теперь скажи-ка мне, о чем ты первым делом думаешь, как проснешься поутру? В первые минут десять?

Уокер растерянно развел руками.

– Ну… какие дела предстоят, кому позвонить, – в таком духе.

– И это главные задачи, с которыми ты сталкиваешься в течение дня? Главные поводы для переживаний?

– Да, именно так.

– Понятно, – откликнулся Джонс. – Я не призываю тебя перестать думать о предстоящих делах. Просто предлагаю разбавить эти мысли кое-какими другими. С сегодняшнего дня положи у постели ручку и блокнот, и впредь всегда держи их у изголовья, сынок. Как проснешься, сразу хватай их и носи с собой первые десять минут после пробуждения, куда бы ты ни пошел. Я хочу, чтобы в этом блокноте ты записывал все, за что благодарен жизни и судьбе. Можешь записывать имена, названия предметов, явлений, чувства… что хочешь. Не забудь включить в свой перечень крышу над головой и чистую постель, потому что миллионы людей по всему миру и того не имеют. Будешь завтракать или не пожелаешь завтракать – вспомни о миллионах, которые сидят без куска хлеба и рады бы позавтракать, да нечем. Будешь составлять свой список, прояви широту и изобретательность мысли, сынок, и не забудь ни одного повода для благодарности. И ничего, что ежедневно ты будешь записывать одни и те же пункты – про крышу над головой и верный кусок хлеба. Пиши, пиши, обязательно все записывай! Только вспомнить – недостаточно, без записи фокус не сработает. – Джонс широко улыбнулся. – Но это ты и без меня понимаешь. Ведь, в конце концов, с кем ты сражаешься? С собственным воображением!

Джонс откинулся на спинку диванчика и положил ручку на стол, всем своим видом давая понять, что важное дело окончено и разговор подходит к концу.

– С сегодняшнего дня ты заживешь по-новому, сынок, и почувствуешь себя совсем иначе, – заверил он Уокера. – Многие из тех, кто терзается тревогами и страхами, жалуются, мол, никак им не сосредоточиться, мысли, дескать, блуждают. А поэтому у них и работа из рук валится, и семьи рассыпаются, и отношения с людьми портятся. Но это неверно. Человек, снедаемый тревогой, очень даже может сосредоточиться! Разве не очевидно? Когда он о чем-то тревожится, он еще как сосредоточен – только на своей тревоге, а не на чем-то дельном и положительном. Итак, сынок, – Джонс потрепал Уокера по руке, – ты теперь во всеоружии. Я тебя научил подсчитывать процентное соотношение и вероятности. И отныне ты будешь сосредоточен только на том, что тебе самому по силам контролировать. И больше не будешь ведать ни печали, ни страха. Живи, благодаря судьбу! Пусть каждый твой день на этой земле будет исполнен благодарности. Я тебе так скажу: ни печаль, ни депрессия в благодарном сердце всходов не дадут, завянут там на корню.

– А теперь сходи-ка прогуляйся, сынок, – энергично велел Джонс, указав Уокеру на дверь туалета.

Уокер послушно встал и всмотрелся в лицо старика. Потом робко положил руку ему на плечо.

– Спасибо вам, Джонс, – прерывающимся от волнения голосом произнес Уокер. – Если бы я не встретил вас сегодня вечером, меня бы…

– Иди-иди, – Джонс похлопал его по руке. – Я знаю. На здоровье.

Когда через две минуты Уокер вышел из туалета, оказалось, что счет уже оплачен, а старик исчез.

– Знакомы ли вы с Джонсом? – спросил меня Роберт Крафт, когда мы стояли на ступеньках клуба «Крафт Фармз» – одного из лучших гольф-клубов на побережье, владельцем которого и был Роберт. Сегодня я приехал в этот клуб пообедать.

– Да, знаком, – ответил я, всматриваясь туда, где неподалеку, со своим неизменным чемоданчиком, стоял Джонс, окруженный молодежью. Парни и девушки ловили каждое его слово. С виду им можно было дать лет восемнадцать-двадцать. – А что это за молодняк там толпится?

– Носильщики, официанты, газонокосильщики, садовники… Те, у которых сейчас смена закончилась или еще не началась. – Роберт усмехнулся и добавил: – Ну, может, найдется там и парочка таких, которым сейчас полагается работать, но это ничего.