– Хватит.

Он тянет ее к себе. Говорит спокойно, но твердо, давая понять, что игры закончились.

– Но… Ты же позволил мне быть собой…

Действительно. Позволил. О господи, сам дурак, ну и получи теперь сполна. Он сдался. Уступил. Смирился.

Она все еще держит его ступню, подняла к своему лицу – для этого ногу пришлось согнуть в колене. И вдруг приникла крепко и больно к внутренней стороне подъема, словно высасывая кровь из маленькой ранки. От этого кружится голова, в горле становится щекотно и куда-то уходит дыхание. И плотное покрывало под его пальцами скрипит и стонет, потому что он сгреб ткань, стараясь представить, что это ее плечи. Он в третий раз закрывает глаза, и голова сама откидывается назад.

Когда она поднимает голову, это уже не она. Не скромная воспитанная девушка, а молодая ведьма. Пьяные глаза, горящие скулы, голубая бледность лица и красный рот. Что было причиной – волосы, пушистым нимбом светящиеся вокруг головы, или упавшее с плеч платье, он не думал об этом, просто сработал рефлекс. Просто нельзя было поступить как-то иначе. Он садится, наклоняется к ее лицу, чтобы шепнуть слова благодарности, и встречает горячую щеку, душистую теплоту за ухом, неровное дыхание. Наверное, именно тогда он и забыл, перестал понимать, кто перед ним.

Уже нет неудобства и стыда, нет раздражения, лишь немного волнует ощущение странного легкого зуда в губах и ладонях. Может потому, что теперь он точно знает – хорошо, что перед ним никакая не жрица любви, а вновь обретенная любимая девушка, пожелавшая творить с ним вместе иллюзию наслаждения. У нее необычная, очень белая кожа и горячее дыхание, и сводя с ума, бьется жилка на шее под его пальцами. И еще – эту девушку нужно отблагодарить за неожиданно острое удовольствие.

Уже совсем темно в комнате, удивительно, что так быстро темнеет в июле. Он не знает, сколько сейчас может быть времени. Он берет ее за плечи, поднимает с колен и падает на спину, бережно опуская на себя мягкое тепло чужого тела. Быстро переворачивается, и вот – она под ним, ждет и смотрит, внимательно и серьезно.

– Тебе понравилось? – спрашивает она.

– А тебе?

Никто из них даже не заметил звонка в дверь.

На вибрацию мобильного Вячеслав тем более не обратил внимания. И диспетчер солидного VIP-агентства оскорбленно удалил его номер из своей базы данных.

Они уснули счастливые и умиротворенные. Юлия – потому, что нашла пристанище, хотя бы временное. Вячеслав – потому, что нашел себя.

А больше всех был доволен Марк. Никогда еще он не подбирался так близко к душе ангела, как этим июльским вечером.

«…Остановилось Старое и стало вращаться Новое Коло Сварога. И готы, возглавляемые Амалом Винитаром, разбили антов. И распяли на крестах славянских князей и старейшин, которые в сей день не могли оказывать им сопротивления.

Согласно кавказской легенде, анты потерпели поражение, потому что Бус не принял участие в общей молитве. А он этого не сделал, ибо понимал неизбежность поражения. Ибо настала Ночь Сварога, боги оставили Русь. И потому Бус распят, и потому „от стрел не видать солнца“… Настала Ночь Сварога (Зима Сварога). Вопрощение Вышня – Крышень, либо Дажьбог, должен быть распят. И власть в начале эпохи переходит к Черному Богу (Чернобогу). В эпоху Рыб или в эпоху Рода (по песням – обращающегося в Рыбу) происходят крушение старого мира и рождение нового. В эпоху Водолея, которая наступает – Крышень изливает на Землю из чаши, наполненной медовой Сурьей, Ведическое Знание. Люди возвращаются к своим корням, к Вере Предков…»

«…В ту же ночь, когда был распят Бус, произошло полное лунное затмение. Также землю потрясло чудовищное землетрясение: трясло все побережье Черного моря, разрушения были в Константинополе и Нике…»

Демон, живущий внутри нее, как ни странно, утих.

И не проявлялся ни разу, по крайней мере, так ужасно и явно, как прежде. Нет, она всегда чувствовала его присутствие. Знала – монстр не оставил ее навсегда и в любой момент можно ждать его появления.

Юлия часто задавалась вопросом – когда и почему он умолк? Ничего не приходило в голову, кроме единственного объяснения. Вероятно, там, в монастыре, в святом месте ему было не так комфортно, как здесь. То есть – совсем не комфортно. А здесь – здесь был почти что ад. Настоящий ад, наполненный до отказа ее притворством и ложью. Ад с влюбленными и счастливыми глазами Вячеслава, когда вечерами он клал ее голову себе на плечо и нежно гладил пальцами волосы, пока разбирал стихи и ноты у себя на коленях. А еще – с не дающими жить спокойно ни одной секунды, жуткими предчувствиями чего-то более худшего.

И тем не менее Юлия радовалась этой необъяснимой передышке. Радовалась, зная подсознательно, что по-другому ей просто не выдержать. Постоянно помня, словно запрограммированный компьютер, свою главную и основную задачу. Родить этого ребенка.

…Вячеславу снилось что-то очень приятное.

Море. Или деревья как море. Или что-то еще – синее, зеленое, шумящее, волнующееся и волнующее. Оно гладило ноги, струилось по спине – волны заливали лицо или ветви шелестели в волосах, щекотали виски и шею? Скорее ветви, только вот что это за растение с прохладными глянцевыми листьями, гладкими, словно шелк… Он открыл глаза. Снова закрыл, чтобы не дать испариться горячему чувству, пугающему вкусной забытой новизной, чувству, похожему на счастье.

Когда он проснулся во второй раз, птицы за окном верещали как безумные, солнце запекало простыни, словно армянский лаваш, бриз расточал ласки сонной коже. Вячеслав протянул руку к подушке рядом. Обнял, уткнулся лицом, вдохнул… и не почувствовал запаха. Никакого, кроме своего – терпкий одеколон, табак, солнце. И все. Ах да… Она ведь ничем не пахла. Не совсем, конечно, и все же теперь от этого не осталось и следа – ничего, кроме двух стаканов виски на стеклянном столике.

Вот и прекрасно. Он почти счастлив – так все было здорово вчера! И кстати, чувствует он себя так великолепно тоже благодаря Юлии. Ведь если бы не она – сейчас привычно мучился бы головной болью, сухостью во рту, чувством вины перед собственным организмом, издателями и всем миром.

Ему было хорошо в это утро. И в следующее. Он еще не знал, но был уверен, что радость ждет его вслед за этим пробуждением сегодня и завтра. И послезавтра. Он чувствовал радость, хотя конечно же не знал, что готовит ему этот день. И следующий. И уж тем более не предполагал, что ожидает его вечером через три дня.

А этим вечером была встреча с читателями. Смешная и приятная, несмотря на глупость самой ситуации. Рассказывать людям, покупающим иллюзии, как эти иллюзии создаются, это же все равно что объяснять детям, обожающим мороженое, технологию смешивания агар-агара со сливками.

Назавтра были переговоры о сценарии, утомительные и нервные. Деловые, убийственно активные люди что-то бодро обсуждали с ним, не очень-то стараясь за располагающими улыбками скрыть стальной блеск в алчных глазах. Из разговора он вынес главное – то, что зрители через год увидят на экране, будет называться так же, как его второй роман и кроме названия не будет иметь с ним ничего общего. А еще то, что все это совершенно не важно, потому что его карьера и признание как писателя подошли, кажется, к своему апогею.