Была еще закрытая вечеринка по поводу какого-то юбилея чего-то глянцево-интеллектуального, то ли психологического журнала для домохозяек, то ли художественного фото-календаря для озабоченных банкиров. Его это не занимало, но иногда он с удовольствием наблюдал сумятицу тщеславного муравейника. Ему нравилось время от времени успокоить таким образом нервы. Быть там своим, оставаясь в то же время отчужденным, перекинуться парой фраз с двумя-тремя приятными людьми, а потом, устав от суеты и показухи, укрыться в тишину своего дома, в который раз порадовавшись, что он во всем этом не участвует.

И принять решение – одно из самых важных в своей жизни.

Но сначала нужно было все-таки кое-что выяснить.

– Скажи, – он старался говорить небрежно, чтобы Юлия не заподозрила, насколько ему это важно. – Скажи, а почему ты все-таки не общаешься с родителями? И не идешь к себе?

Юлия мучительно нахмурилась и закусила губу. Врать с каждым днем становилось все труднее, она чувствовала, что долго не выдержит.

– Я ведь уже говорила тебе… я прервала с ними отношения, когда ушла в монастырь. Мама была в ужасе, папа возмущался… Ну, я могу их понять. Только вот они меня – нет, – она грустно пожала плечами. – Так бывает. Ты разве о таком не слышал?

– Слышал, – кивнул он, решив не сдаваться сегодня ни в коем случае. – Но… я так и не понял другого. Пойми, во всем этом есть непонятные, а потому тревожные для меня моменты.

– Спрашивай…

В голосе Юлии звучала усталость человека, приготовившегося заранее к долгой, утомительной борьбе. Это лишь подстегнуло решимость Вячеслава выяснить хоть что-то за сегодняшний вечер. И он спросил в лоб:

– Но как ты вообще там оказалась? В этом монастыре?!

– Хм-м… – пока все оказалось гораздо проще, чем она предполагала. – Разочаровалась в жизни…

– Да? И что же ты такого делала… в жизни… что она тебя разочаровала?

– Просто пыталась жить.

– Ага…

У Вячеслава появилось очень неприятное ощущение, что его сейчас снова обведут вокруг пальца.

– А почему же тогда ушла из монастыря?

Она передернулась при воспоминании о визите Велемира. И того, что ему предшествовало.

– И рада бы в рай, да грехи не пускают…

В ее усмешке, грустной и необыкновенно злой одновременно, было что-то настолько ужасное и режущее глаз, что он отвел взгляд. И закончил на время этот невозможный разговор. Но Юлия знала – он обязательно к нему вернется, как возвращался всегда в течение этих двух месяцев.

И понимала, что когда-нибудь наступит момент, и больше невозможно будет обманывать его.

Так проходили недели. Мучительные недели, невыносимые, жуткие и прекрасные. На грани человеческих возможностей. Ночами они любили друг друга, как в первый раз. Или, скорее, как в последний. Ничего не помня о прошлом, ничего не желая знать о будущем. Засыпали под утро в объятиях друг у друга… и ей начинал грезиться Карлос.

Он снился ей почти каждый раз. Его глаза сталью раскаяния резали ей сердце, его мягкий голос звучал в голове обвинительным приговором, а его руки протягивались к ней в единственной отчаянной просьбе, которую она не могла и не хотела выполнить. Не предавать свою истинную сущность. А потом… потом она просыпалась. И вот тогда начинался настоящий кошмар.

Чудовище, поселившееся в ней, давало о себе знать. Хуже всего, что заканчивалось это все тем, что к вечеру Юлия начинала недвусмысленно и неоспоримо ненавидеть все. Всех. Себя. Планету. Страну. Город. И вообще саму жизнь. А самое главное – больше всего на свете она начинала ненавидеть Вячеслава. И так продолжалось ровно до того момента, как она встречала его, нежно улыбающегося ей, в дверях квартиры. Это случалось по вечерам. Вообще, вечера стали самым счастливым и спокойным временем. Если не смотреть телевизор, конечно.

А начиналось все с приступов тошноты. Она старалась подавить их всеми возможными способами – Вячеслав давно перестал удивляться разнообразию продуктов, заполнивших с появлением Юлии его уютную холостяцкую кухню.

Соленые огурцы и спаржа, импортная клубника и киви, постные крекеры и жаренный на ароматном подсолнечном масле черный хлеб. Все это соседствовало друг с другом в непосредственной и, что самое удивительное, гармоничной близости. Его даже забавлял тот факт, что можно откусывать кусок жирного кремового торта, жадно запивая его уксусным рассолом из-под маринованных болгарских помидоров. Забавляло и развлекало, пока в один прекрасный момент, когда Юлии не удалось больше делать вид, что она просто такая вся эксцентричная и противоречивая. Она позеленела как лист салата и бегом бросилась в туалет. Вышла она оттуда все такая же бледная, только на скулах пылали два симметричных пятна болезненного румянца.

Вячеслав медленно отставил в сторону чашку с остывшим кофе, которую неподвижно держал в руке перед собой все время, пока слушал доносящиеся из уборной характерные звуки… Так вот оно что!

– Эй, родная моя, с тобой все в порядке?! – крикнул он, подскочив к двери туалета. Он отлично понимал, как это глупо, но ничего не мог с собой поделать. И, упираясь лбом в эту самую дверь, не переставал счастливо улыбаться. А он-то гадал – почему в постели она превращается в другую женщину?! И почему иногда она как испуганный ангел, а иногда – как демон! Он уже было решил, что у его возлюбленной случилось раздвоение личности, на почве стрессов… А тут – такое!

– Милая, Юлька, прости, я больше не буду доставать тебя всякими глупостями! Честно-честно, обещаю…

– Да ладно, ничего, – сморщилась Юлия, выбираясь из туалета. – Просто объелась, вот и все.

– Ну, да, конечно… – он растерянно моргал, не выпуская ее рук из своих. – Юлька, как же я счастлив! У меня камень с души свалился! А я-то думал – что ты такая странная? Теперь понятно!

– Понятно? Что понятно?

Юлия, бледнея, со страхом смотрела на него, боясь услышать ответ.

– Ну, как что? – засмеялся Вячеслав. – Не совсем же я кретин! Хоть ты, может, именно так и думаешь? – он ласково взял ее пальцами за подбородок. – Понятно, почему ты зеленеешь иногда, как спелый киви. Понятно, почему настроение у тебя меняется через каждые полчаса, и вообще… Что же ты раньше молчала, дурочка?

Она и теперь молчала. Лихорадочно пытаясь сообразить, что же теперь делать. Но Вячеслав ответил за нее сам.

– Боялась, что я не признаю ребенка? Да? – он помрачнел на секунду. – Да, ты права. Раньше я вполне мог бы такое сотворить… Но не теперь! Теперь – все по-другому!! Юлька! Теперь все будет по-другому!!!

Схватив ее на руки, он закружился по комнате, как пятилетний пацан, которому вручили на день рождения воздушного змея.

– Ой, прости… Вот я… дурак.

Он аккуратно поставил ее на ноги, увидев цвет и выражение лица.

– Да ничего, – пробормотала Юлия, борясь с очередным приступом тошноты. – Пойду, прилягу, ладно? Устала что-то…