Варбоди в разговор не вступал — ему и без того было тошно — а только изредка неопределенно мычал и кивал, дескать, — «да, конечно».

В два часа ночи семейство инженера, имея на руках минимальный багаж, погрузилось в вагон проходящего экспресса.

* * *

Варбоди проснулся, когда жена и дети еще спали. Кроме них в купе никого не было. Одно из шести имевшихся кресел — пустовало. В вагоне не было слышно обычной утренней суеты — хлопанья дверей, дребезжания разносимой на подносах чайной посуды, разговоров попутчиков, предупреждающих возгласов проводников и стюардов. Пассажирский состав, шедший к северу, был на две трети пуст.

По оконной занавеске в рваном ритме и очень часто мелькали тени. В окно било невысокое утреннее, еще слегка теплое солнце ранней осени. Вагон, как ему и положено, плавно качало на поворотах и стрелках, а из-под пола, к удовольствию путешествующих, доносился равномерный, приглушенный и успокаивающий перестук и время от времени раздавалось мягкое, почти нежное, поскрипывание.

Варбоди подобрался в кресле, осторожно, чтобы не мешать спящим, отодвинул рукой край занавески и уставился в образовавшееся пространство, в судорожную скачку за стеклом близко растущих деревьев и кустарников, столбов с проводами, каких-то будок, иногда, чуть ли не на рельсах построенных жилых домиков (и как только в них живут?), привязанных к колышкам коз…. Время от времени, когда рельсы выносили поезд на пологий склон холма или на высокую насыпь, деревья, столбы, козы проваливались куда-то вниз, а за окном начинал плыть спокойный вид на равнину с небольшими возвышенностями, поросшими приветливым на вид лесом, богато изукрашенным разноцветной осенней листвой с темно-зелеными, почти черными пятнами хвойных рощ.

Варбоди поймал себя на мысли, что последние месяцы по-настоящему спокойно он чувствует себя только в дороге. Дорога давала ощущение оборванности связей и поэтому — защищенности от вторжения в раковину его персонального мира всего постороннего и неприятного. Он знал, что, пока находится в пути, никто не позовет его к телефону, огорошив какой-либо дурной вестью, никто не войдет в дверь с целью нагрузить его обременительной заботой, никто не вручит ему какую-нибудь дурацкую повестку… Наверное, так чувствует себя человек, убедившийся, что наконец оторвался от погони. А мелкие проблемки (ночевка, еда, сохранность багажа и тому подобное), которые приходится решать относительно обеспеченному путешественнику в относительно цивилизованной местности, — даже не проблемки, а развлечение от однообразия дорожной жизни.

* * *

В полдень поезд пришел на вокзал. Еще через час Варбоди с семейством уже был в аэропорту. Рейс на Тервин отправлялся только на следующий день, поэтому на ночь они расположились в гостинице здесь же неподалеку. Убивать время до полета, осматривая местные достопримечательности, никто не захотел, поскольку даже из окон такси, которое пронесло семейство инженера через город, было понятно, что жизнь столицы кантона безобразно смята политической истерией и вакханалией избирательной компании, самой безумной за все годы, прошедшие после Войны за Объединение. Наблюдать это не было ни малейшего желания.

Поэтому девочки погрузились в чтение взятых с собою в дорогу романов; Темар оккупировал балкон, откуда с восторгом наблюдал взлеты и посадки самолетов на близком аэродроме, сам себе о чем-то рассказывал и даже показывал руками, в общем, всецело погрузился в радужные сны детского воображения; госпожа Варбоди снова и снова обращалась к мужу с просьбами поведать ей о том, что их ждет на новом месте и как они будут устраивать там свой быт; господин Варбоди, решительно не знавший, что еще можно прибавить к тому, что он уже неоднократно излагал супруге (тем более, что сам опирался на довольно скудные сведения, полученные из телефонных переговоров с Греми Садером), все-таки умудрялся находить дополнительные светлые мазки к рисуемой им для измученной беспокойством женщины картине их будущей жизни.

Полет до Тервина занял четыре часа.

Еще одна ночь уже в другой, но тоже аэропортовской гостинице, и наконец двенадцатиместный двухмоторный самолетик авиакомпании «Айсберг» стартовал в направлении Нефтяных Островов…

Лорри возвращалась домой в мечтах. Она только что посмотрела в клубном кинозале иностранный фильм о страстной любви белого дикаря, еще мальчиком потерянного несчастными родителями в тропических джунглях, и молодой светской красавицы-путешественницы, также, по случаю, заблудившейся в тех же дебрях. Молодой человек имел привлекательное лицо, узкий таз, широкие плечи и великолепно развитую мускулатуру груди и брюшного пресса. Дикарь был безупречно выбрит, восхитительно чист и облачен в ладно скроенные кожаные плавки, с изящной небрежностью обернутые поверху подобием короткой юбочки из неровного куска кожи, края которой эффектно разлетались, когда герой делал грациозные повороты при совершении разного рода подвигов.

Лорри шла знакомой дорогой к дому, так сказать, на автопилоте, практически без участия в этом процессе сознания. На самом деле она — там, под сенью тропического леса… Откуда-то сверху сквозь зеленоватый сумрак бьют столбы света, с горизонтально протянутых над головой толстых ветвей свешиваются лианы, а он идет ей навстречу по берегу озера, на стеклистой поверхности которого плавают на тарелках листьев фантастических размеров белые лилии. Он протягивает к ней обе руки, и берет ее ладони в свои, и привлекает ее к себе, и наклоняет к ней свое дивное лицо… Она тянется губами к его губам…

…Резкий порыв ветра, густо перемешанного с колючим снегом, наотмашь бьет ее по щекам и глазам. Она прозевала заряд. Все вокруг стало серо-белым, контрастности никакой, ориентиры скрылись. Хорошо, что она в двух шагах от дома — можно добраться вообще вслепую вдоль сетчатого забора. Но уж снега понабьет во все пазухи. «Если бы не плелась, как кляча, и не ловила бы ворон, — сердится на себя Лорри, — смогла бы заметить подход заряда и успела бы добежать до дома, не притащив с собой целый сугроб снега».

* * *

Лорри постепенно начинала чувствовать себя своей на Нефтяных Островах. Она пережила уже две полярных ночи и не умерла с тоски, как ей представлялось вначале. Она научилась больше чем по полгода носить теплую одежду и стала понимать, что невинная прогулка в окрестностях поселка может стать смертельно опасной при неблагоприятном прогнозе погоды. Ее перестали удивлять тройное остекление на окнах в жилище и раздражать необходимость при входе в дом сначала последовательно открывать, а потом по очереди закрывать три двери, чтобы сохранить дефицитное и весьма дорогое тепло. Ей удалось привыкнуть к мясной и рыбной, по преимуществу, пище, а также к консервированному молоку, консервированным овощам, консервированным фруктам… Она полюбила ходить на лыжах, которые раньше видела только в кино, научилась стрелять из ружья и ловить рыбу «с руки». Все последнее, конечно, не по необходимости, а для развлечения.

Вообще привыкание к совершенно новому климату и быту для всего семейства Варбоди прошло удивительно легко. Видимо, все трудности адаптации с лихвой искупались обстановкой спокойствия и доброжелательности, в которую они погрузились после нескольких месяцев сплошной нервотрепки.