померк, хотя облаков не было. Сейчас было бы очень темно, густо, глубоко и без надежды, чернота настолько всеобъемлющая, что затянула бы солнце.

Джаспер Терстон был мертв.

Но его сердце пробудилось.

ГЛАВА VII

Они отправились в путь на следующее утро. Рассел сидел верхом на Фьюри, а Оскар Шиес управлял дилижансом, в котором ехали монахини. Три сестры говорили мало, Мейбл дала мужчинам расплывчатые указания относительно кладбища, которое, по ее словам, находилось глубоко в зарослях Черной горы, спрятанное за стеной сосен. Шиес был одет в ту же одежду, что и накануне, его сапоги и чапы были такими же пыльными, а борода немного гуще. Он ссутулился в будке погонщика, щурясь от утреннего солнца, пока вел лошадей по тропе, армейская фляга была перекинута через плечо, а пачка табака зажата под губой. Рядом с ним лежала потертая винтовка Уитворта с шестигранным стволом.

Рассел заговорил просто для того, чтобы нарушить молчание. “ Хороший олень в этих краях?

"О да. Хорошее место для охоты. Самцы на возвышенностях и дикие лошади в долине".

“"Значит, вы разводите лошадей?"

"Я поймал нескольких для армии Союза и несколько мулов для гранджеров. Даже когда их не удается поймать, они неплохо кормят. Не так хорошо, как бизоны, но теперь, когда их так много убивают, человек должен брать то, что может достать". Он сплюнул коричневую пачку. "Хотя я никогда не видел здесь кладбища. Конечно, я его и не искал".

“Эти тропы — как глубоко они уходят в гору?”

" Глубоко. И их слишком много, чтобы сосчитать. Некоторые тропы принадлежат Кайова, другие сделаны белыми людьми. У Черной горы много истории без записей. Много тайн".

Рассел увидел твердость в глазах ковбоя, лицо, потрескавшееся от тяжелой работы. Его руки были покрыты густыми мозолями, а сам он был грузным, с мускулами и очень небольшим количеством жира. Оскар Шиес был человеком с твердым характером. Рассел вспомнит об этом позже, когда времена потребуют людей такого калибра.

Они продолжали в течение двух часов, взбираясь, пока не поднялись настолько высоко, насколько позволяла тропа, а затем сделали привал, чтобы люди могли размяться и сориентироваться. Рассел набил трубку. Шаис помог Мэйбл выйти из дилижанса, и она приложила руку ко лбу, чтобы заслониться от солнца, разглядывая красные кедры на западе, которые поднимались с холмов.

Рассел спросил: “Что-нибудь в этих местах кажется знакомым, сестра?”

Монахиня молчала, ее веки были плотно закрыты от яркого света.

“Сестра, вы должны дать нам какое-то направление, или вы можете с таким же успехом вставлять палки в колеса этой карете”.

Мэйбл повернулась к нему. “Маршал, я прошу у вас прощения”.

“Я не стремлюсь проявить неуважение. Мне просто нужно, чтобы вы сказали нам, в какую сторону. Похоже, эти тропы идут во всех направлениях. Если мы не сделаем правильный выбор, то можем застрять здесь до тех пор, пока не погаснет свет. Я сомневаюсь, что кто-то из нас этого хочет.”

Шаис встал рядом с Расселом, поддерживая его, не говоря ни слова. Сестра Мэйбл отвела взгляд, хвост ее платочка развевался на ветру. Казалось, она чего-то ждала, как будто ветер подсказал бы направление, если бы только они проявили терпение. Монахиня склонила голову и сложила руки вместе. Рассел отодвинулся назад. Ему всегда было неудобно молиться. Это казалось слишком личным поступком для публичного показа, даже со стороны монахини. Мэйбл произнесла тихие слова, и когда она закончила, то подняла лицо к небу, купая свои щеки в ярком солнечном свете. Рассел восхищался чертами лица этой женщины — ей могло быть и двадцать, и сорок, и что-то среднее. В ее красоте было что-то мифическое, как в детской сказке.

Зеркало — зеркало на стене…

Жене Рассела это понравилось.

Мэйбл сказала: “Мы следуем за солнцем”.

Мужчины ждали большего, но этого так и не произошло.

Шаис пожал плечами. “Значит, на запад?”

— На Запад, мой добрый сэр. Тропа разветвляется за той скалой. Идите по тропинке налево, где много кедров.”

Рассел положил руки на бедра. "Сестра, при всем уважении, зачем было скрывать эту информацию до сих пор, если она была у вас на полуслове?".

“У меня не было ее наготове, маршал. Этот путь был только что изречен мне, поведан мне Господом Иисусом”.

Рассел и Шаис обменялись взглядами.

“Хорошо”, - сказал Рассел. “Дал ли вам наш Спаситель еще какие-нибудь наставления?”

Она покачала головой. “Ничего из того, что вам нужно знать в настоящее время”.

* * *

Мэйбл смотрела в окно, как они спускаются по склону. Местность здесь была крутой и не прощала ошибок. Этот путь был намеренно выбран при погребении нечестивца. Были использованы любые препятствия, любое сдерживание. Помешать другим койотам раскопать Джаспера Терстона было задачей, равносильной раскаянию, такой как пост, который выдержали монахини, чтобы услышать голос Христа, или кровотечение сирот, чтобы раскрыть объятия Господа и заставить их мерцать святым голубым светом. Терстон был худшим из человеко-зверей, семенем настолько плохим, что пустило мерзкие корни под землей и отравило все вокруг. Под руководством Утренней Звезды лидер койотов стал бичом всего, что было чистым, правильным и Благочестивым. Он оставил за собой след из руин, и было почти невозможно украсть у него жизненную силу человека, потребовался другой волк, чтобы остановить его.

Хотя Мэйбл не смогла запомнить каждый поворот, ведущие к могильникам, она не забыла ужасы, которые пережила той ночью. Она потерла руки, глубокие шрамы были скрыты перчатками. "Некоторые призраки никогда не перестают преследовать тебя", — подумала она. И некоторые пороки, казалось, не умрут, а только успокоятся. Отдыхай и жди.

Они отважились спуститься ниже, где скалистые стены горы поднимались из земли потрескавшимися монолитами. Они поднялись на возвышенность, где черные тополя взывали к солнцу, их кора раскололась на аллеи для красных муравьев-плотников. Группа последовала на звук журчащего ручья и намочила лошадей. Шаис сверился с компасом. Дилижанс покатил на запад, и когда они достигли развилки тропы, то пошли по тропе левой руки — по тропе неправды, по тропе дьявольщины. Мэйбл