Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы избавились от вещей брата. Даже N64 отправился в магазин подержанных вещей, не говоря уже о трех больших мешках с его одеждой. В воскресенье магазин был закрыт, так что мы просто прикрепили к ним листок с надписью и оставили возле входа. У меня было странное чувство, но уж точно не стоило разводить церемонии из-за старых, ненужных вещей.
Конечно же, коробка с его «сокровищами» осталась на месте. Это даже не обсуждалось. Когда все было закончено, папа аккуратно поставил ее в новый шкаф, и мы вышли из комнаты.
Думаю, очевидно, что после операции на колене дедушка не мог подниматься по лестнице.
Наверное, мы тоже это понимали. Он пробыл у нас до тех пор, пока не начал передвигаться самостоятельно, и все это время спал на раскладном диване в гостиной. Он так и не увидел нашей новой гостевой спальни. С бледно-розовыми стенами.
Все было видно по нашим теням. Солнце стояло низко за головой, я крутил педали, а мама бежала рядом, на три-четыре шага позади и подбадривала: «У тебя получается, милый. Получается». Глядя на землю, я видел, что ее тень медленно отстает: переднее колесо сначала пересекло ее колени, потом туловище, потом голову, а мой велосипед мчался вперед и вперед. Я ехал без всякой поддержки.
— Я готов! У меня получится.
— Что? Не слышу, — отозвалась из-за двери спальни мама. — Прошу тебя. Пора собираться.
Я прижался лицом к матрасу, так что подбородок уперся в пружину.
— Сколько времени?
— Почти полдень. Вставай, а то опоздаешь.
Я глубоко вздохнул. Простыни пахли потом и грязью.
— Никуда я не пойду.
— Не говори глупости.
— Пришлют по почте.
— Я тебя не слышу. Можно войти?
— Я сказал, пришлют по почте.
Войдя, она тихонько хлопнула дверь, а потом вздохнула и покачала головой.
— В чем дело?
— Ты даже не встал с постели, — сказала она.
— Я спать хочу.
— Мне казалось…
— Я не говорил, что пойду.
Одним движением она подняла валявшуюся на полу одежду и бросила ее в корзину со стиркой. Стоя посреди комнаты, мама, конечно, не могла не заметить маленькую трубку и коробку с «чертовым зельем» на столике рядом с кроватью, но притворилась, будто ничего такого не видела, и, быстро повернувшись к окну, раздернула занавески.
— Мэтью? Что это?
Мои занавески меня не устраивали, потому что из-под них просачивался свет, тогда я взял несколько пустых коробок из-под хлопьев, расплющил и приклеил к стеклу скотчем.
— Это еще зачем?
— Не трогай! Без них слишком светло.
— Днем должно быть светло, а у тебя тут как в пещере.
— Оставь.
Мама так и осталась стоять с рукой, протянутой, чтобы убрать картонки. Потом она снова задернула занавески, повернулась ко мне и уперла руки в бедра:
— Если у тебя кончился дезодорант, то почему ты не внесешь его в список? Я же не могу следить за всем, что нужно покупать. Для этого список и нужен.
— Слушай, о чем ты? Я разве что-нибудь говорил…
— Тут душно. Мне нетрудно купить тебе «Линкс» или еще что-нибудь, только ты должен внести его в список, потому что…
— О, господи! Я тебя сюда не приглашал.
— А если вдруг к тебе зайдет кто-то из друзей?
— Кто, например?
— Да кто угодно. Джейкоб, например. Дело не в этом. Пожалуйста, прошу, ради меня. Пожалуйста, Мэтт. Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.
В жизни каждого человека существуют вехи. События, которые делают какие-то дни особенными, не похожими на другие.
Вехи начинаются, когда мы еще слишком малы и не знаем об их существовании — это день, когда мы произнесли первое слово и когда сделали первые самостоятельные шаги. Когда первый раз в жизни обошлись ночью без памперса. Когда узнали, что другим людям тоже бывает больно, и когда с наших велосипедов сняли боковые колесики.
Если нам в жизни повезло — а мне повезло, я знаю — нас все время кто-то поддерживает на этом пути. Никто не проплыл за меня бассейн от бортика до бортика, но отец возил меня на плавание, хотя сам так и не научился плавать, и когда мне выдали значок с тигром Тони, в знак того что я теперь могу самостоятельно проплыть пять метров, мама аккуратно пришила его на мои плавки. Я помню множество вех из моего раннего детства: это были и их вехи.
Мама опустила руки, потом сложила их на груди, но в конце концов снова вернула их на прежнее место.
Она нервничала, вот и все.
— Даже если тебя самого не интересуют твои отметки, для меня это по-прежнему важно.
Сначала она проснулась вместе с отцом и отвезла его на работу. В машине они слушали радио. Я не могу знать наверняка, но догадываюсь. Это как раз то, что называется «обоснованное предположение». Передавали местные новости. Корреспондент вел репортаж из какой-то школы, они толком не разобрали из какой. Вполне возможно, что и из моей. Корреспондент сообщал, что средний балл выпускных работ в этом году опять вырос на миллионную долю процента, что мальчики сокращают отставание от девочек, что процент обучающихся на дому вырос, но незначительно, и мама вдруг почувствовала, что в животе у нее все перевернулось. Тут репортер обретает региональный акцент и, обращаясь к группке визжащих девчонок, приглашает одну для непременного интервью. Ну-у, четыре «A» с плюсом, пять «А» и две «B», говорит она, задыхаясь от волнения. Да, и одна «С» по математике, девчонка хихикает. Ненавижу математику.
Выйдя из машины, отец на минутку останавливается.
— Он умный мальчик. Думаю, он неплохо написал.
Мама тихо отвечает:
— Да, я знаю.
Это только догадки, но они «хорошо обоснованы».
Машины едва ползут, с неба сыпется мелкая морось — без дворников уже не обойтись, но они скрипят по стеклу — и мама позволяет себе немного помечтать об идеальном утре.
В это утро, в идеальное утро, она вернется домой и застанет меня уже вставшим с постели. Я буду ждать ее на кухне. Я сделал себе тосты, но не могу проглотить ни кусочка. Я слишком волнуюсь.
— Ты отвезешь меня, мам? Просто… Мне бы хотелось, чтобы ты была там.
— Конечно. — Она улыбается. Она сидит рядом со мной за столом и откусывает изрядный кусок от моего тоста.
— Теперь послушай, — говорит она.
Теперь послушай.
Послушай.
Послушай.
Стоя в пробке, она репетирует.
Ее голос должен звучать безупречно. Нежно и успокаивающе. Никакого занудства. Никаких «считаю до десяти и начинаю снова» с визгливыми интонациями, которые я научился передразнивать, доводя ее до исступления.