— Все нормально, Свин. Холодно на улице?

Я открыл банку пива. Свин — алкоголик, поэтому я чувствую себя немного виноватым, когда пью с ним. Он попытался всучить проходящей мимо женщине в меховых ботинках журнал «Биг иссью».[5]Она вежливо улыбнулась и перешла на другую сторону улицы.

На самом деле он не продает «Биг иссью». Он просто сует его прохожим, чтобы привлечь внимание, и если кто-то хочет купить, Свин спрашивает, не могли бы они просто дать ему денег. Я все время собираюсь принести ему последний выпуск. На прошлой неделе один дядька с рыжими дредами в дафлкоте прочитал ему целую лекцию о том, что так он порочит тех, кто торгует честно. Он даже остановился прямо на улице, чтобы устроить Свину выволочку. Потом протянул ему восемь пенсов медью и скрылся в баре напротив. Возможно, он в чем-то и прав. Но все равно придурок.

Я допил остатки пива. На вкус так себе, но дело не во вкусе.

— Ты забыл пакет, парень.

— Нет, это тебе.

Он открыл термос и втянул воздух, как свинья, учуявшая трюфели. Наверное, он надеялся найти там чего покрепче.

Я уже подходил к дому, когда из-за угла показалась машина бабушки Ну. Она немного испуганно помахала мне рукой, как будто не ожидала увидеть меня или боялась оторвать руку от руля. Я подождал, пока она припаркует машину, и помог ей выбраться.

— Я не хотел, чтобы ты приезжала, — сегодня скользко.

— Ерунда. Помоги мне донести сумки.

Она очень щедрая. Я вам уже говорил. Когда она ко мне приезжает, привозит еды нам на обед и еще чего-нибудь для меня, чтобы я мог поесть на неделе, и бутылку или две газировки. Это она ее так называет. Газировка.

— И этот тоже, — говорит она, указывая на кремового цвета пластиковый пакет с коричневыми ручками.

— А что там?

— Он тяжелый. Ты донесешь?

— Да. А что в нем?

— Увидишь.

Лифт не работает. Он почти все время не работает, но даже когда он в порядке, мне обычно не хочется, чтобы бабушка Ну им пользовалась. По разным причинам: то в углу нассали, то на стенке написали про меня какую-нибудь гадость. Я живу здесь уже почти два года, с тех пор как мне исполнилось семнадцать, и мне кажется, за все это время бабушка ни разу не поднималась на лифте. Я боюсь, как бы она не упала, поэтому иду следом за ней. Она говорит, что я — джентльмен.

— Ну у тебя и беспорядок!

— Извини, ба. Я все собираюсь прибраться.

В семнадцать еще рано жить одному, я знаю. И, наверное, мне бы не хватило смелости, но в самом начале я был не один. Я еще об этом расскажу.

На кухне мы ставим сумки с продуктами на стойку.

— Я купил пару картошин, — говорю я. — Думал, мы запечем их в мундире.

В голове у меня немного шумит после пива, и мне не хочется, чтобы она оставалась надолго. Иногда я бываю жутким эгоистом.

— Молодец. Но нет. Этого мало. Я сделаю макаронную запеканку.

С бабушкой Ну лучше не спорить. Она бывает ужасно упрямой. Поэтому я слонялся вокруг и помогал ей резать овощи. Что в бабушке Ну хорошо, так это то, что она не пристает к тебе с разговорами и расспросами. Но в этот раз она спросила:

— Ты маму давно видел?

Я промолчал. Бабушка Ну улыбнулась и накрыла ладонью мою руку.

— Ты хороший мальчик, Мэтью, мы просто беспокоимся о тебе.

— Кто «мы»?

— Я. И твоя мама, и твой папа. Но если бы ты виделся с ними почаще, им, наверное, было бы спокойнее.

Она сжала мои пальцы, и я подумал, что ее рука похожа на мамину: холодная, с тонкой сухой кожей.

— Как дедушка? — спросил я.

— Стареет. Мы оба стареем, Мэтью.

Надеюсь, она никогда не умрет.

Потом мы ели макаронную запеканку. Я сидел на деревянном стуле, бабушка — в кресле с обивкой в пестренький цветочек и мягкими подушками. Она провела ногтем про вспучившемуся участку на подлокотнике, куда я иногда кладу сигареты, и стала думать о том, что мне надо бы быть поаккуратнее. Потом она посмотрела на остатки моего спецпроекта, на банки и трубки, которые я никак не заставлю себя выкинуть, хотя прошло уже так много времени. Она стала думать об этом, но сказала только:

— Рада тебя видеть, Мэтью.

— Спасибо. К следующему твоему приезду я обязательно приберусь.

Она улыбнулась, потирая руки, и спросила:

— Отдать тебе твой подарок?

— Ты мне что-то купила?

Я оставил пластиковый пакет в гостиной, поэтому сходил за ним и положил на ковер перед бабушкой Ну.

— Открывай, — сказала она.

— А что там?

— Открой и увидишь. Нажми на защелки по бокам.

Думаю, в наше время такого уже никому не дарят, но бабушка нашла это в антикварном магазине и вспомнила обо мне.

— Для твоих сочинений, — сказала она мне.

Возможно, это все из-за пива, но я едва не закричал от радости.

— Это, конечно, не компьютер, — продолжала она. — Я знаю. Но мы на таких печатали, когда я была в твоем возрасте, и нас они вполне устраивали. Но к ней надо приноровиться. Если нажать две клавиши одновременно, то рычаги зажмутся. И клавиши Delete тоже нет. Но, думаю, она вполне подойдет для твоих историй.

Иногда бывает трудно найти слова, когда кто-то делает тебе такой подарок. Даже не знаешь, куда смотреть.

Мы отнесли тарелки на кухню, и я начал мыть посуду, а бабушка Ну достала из ящика припрятанную пачку сигарет с ментолом. Я единственный из всей семьи, кто знает, что она курит. И она курит только у меня. Я говорю об этом не для того, чтобы похвастаться, хвастаться тут нечем. Но почему-то это возвышает меня в собственных глазах. Не знаю, как объяснить.

Она выпустила дым в окно и сказала:

— Ужасный день, правда?

— Нет, хороший, — ответил я, отмывая испачканный в краске большой палец. — Очень хороший день.

Почти сразу после этого бабушка Ну уехала. Я держал ее под руку, когда она спускалась по лестнице. Перед тем как сесть в машину, она дважды поцеловала меня: один раз в лоб и один раз в щеку. Потом я курил, стоя рядом с большими желтыми контейнерами, и смотрел, как мой сосед пинает свою собаку.

В общем, я просто подумал, что надо бы рассказать, где я живу. Не бог весть что, конечно, но это мой дом. И еще о том, откуда у меня пишущая машинка. Я пока не собираюсь никуда переезжать.

Мэтью Хомс,