– Мне нужна моя одежда, – стараюсь звучать ровно, но голос срывается, и я себя за это сейчас ненавижу.

– Слышала, Маришка, твоя няня не Супергероиха. Она жидкий терминатор, – хохочет чертов мерзавец.

– Почему жидкий? – господи, ну зачем я задаю этот глупый вопрос. Только еще больше раззадориваю хама, для которого нет никаких правил.

– Чтоб ты спросила, – хмыкает Ярцев, ощупывая меня прожигающим взглядом.

– Это вы унесли мои вещи? – от злости у меня все таки прорезается голос.

– Палкой бы не притронулся к уродству, – смотрит Макар на меня честными глазами. – Я приказал горничной унести тряпки нашей спящей красавицы и сжечь в камине. Хотел и колготки с вас стянуть, но побоялся, что вы обвините меня в харассменте. А это такое пятно на репутации. Тут можно было бить в барабаны и палить из пушек, пока вы пускали слюни в подушку.

– Пап, ну каша же, – нетерпеливо вертится рядом с отцом Маришка, как маленький спутник, вокруг раскаленной планеты. – Вера мне кашу обещала.

– У нас есть повар. И сегодня на завтрак твой любимый бутерброд с авокадо, – отвлекается на дочь Ярцев, а я снова могу дышать.

– Не хочу, – кривит губки маленькая принцесса и топает маленькой ножкой. И, о чудо, глаза монстра смягчаются, начинают походить на плавящийся янтарь, – кашу, кашу, кашу.

– Вы насмотрелись? – спрашиваю, борясь с адской усталостью. Каждый нерв во мне дрожит от ярости, но пугать малышку вспышкой истерики мне не хочется. – Ваша дочь ждет завтрак. И я пойду сейчас в кухню в чем есть. Представляете, что скажут люди из обслуживающего персонала, что подумают.

Медленно обхожу прищурившегося Ярцева, и резким движением сдергиваю с кресла тонкое покрывало, которое выцепила взглядом из всего интерьера.

– Ух ты, – шепчет Маришка, когда я повязываю тонкий велюр вокруг бедер, на манер парео. – Ты такая «красивишная», как тетеньки из фильмов про королев. Сейчас…

Девочка со всех ног бросается в свою комнату, скрывается за дверью, оставив меня один на один со своим невозможным отцом, который слишком близко, настолько, что я чувствую жар от него исходящий, даже через водолазку.

– У тебя красивые губы, – шепчет Ярцев, скользя взглядом по чертовой плюшевой тряпке. – Я хочу…

– Вы подонок, – хриплю я, делая шаг от этого монстра, заливаясь предательской краснотой. В животе вихрится ураган, в голове мутится.

– Тоже хочу каши. А ты что подумала, бесстыдница?

– Я, я, я… – мое заикание выглядит жалко.

– Вот, – кричит Маришка, огненным вихрем разбивая повисшее в воздухе напряжение. Она вбегает в комнату, и бросается ко мне. – Это мамино. Она мне отдала, сказала, что дешевка. Я не знаю, что это значит, но ты станешь еще «красивше». Бери, у него крылышки, как у тебя были, когда ты за мной прилетела и за капитаном Всесильным. Па, мы же сегодня его заберем от «Веретиринара».

– Ветеринара, – поправляю я автоматически. Но девочке не интересны нравоучения. Она гиперактивна, это видно по резким движениям. И она не спокойна сейчас. Слишком возбуждена.

Мне в ладонь ложится брошка в виде маленького ангела, усыпанная прозрачными чистыми камнями. И что-то мне подсказывает, что это не стекло.

– И вправду похоже, – хмыкает Макар, прищурив свои медовые глаза, в которых сейчас пылает ярость. Неприкрытая, бушующая как морской разрушительный шторм. – Пухлый инфантил с крыльями – просто копия.

– Я не могу это принять, детка, – глажу по голове притихшую девочку. Ее отец зол и раздосадован. Я не знаю причины, но вижу, что ему больно. А все остальное просто бравада. – Но спасибо большое. Важен не подарок, а внимание. И, Макар, Семенович, малышка голодна. Прошу вас все же принести из машины мои вещи, пока я варю кашу. На вашу долю тоже будет порция, вы же хотели.

Выхожу за Маришкой, на негнущихся ногах, и спиной чувствую взгляд мужчины, пробирающий до костей. Эта неделя покажется вечностью, теперь я в этом уверена.

– Ты ведь не уйдешь? – голос девочки дрожит, и в мое сердце впивается игла жалости. – Пожалуйста, не бросай меня, как все. Даже маме я не нужна, а папа… Он хороший, правда, просто очень занятой.

– Ни за что, – тихо шепчу, прижимая к себе несчастного ребенка, уже зная, что теперь точно останусь, вопреки всему. Даже наперекор внутреннему голосу, орущему об опасности.

Глава 7

Я ем кашу и боюсь, что выгляжу как проглот. Сижу за столом и жадно глотаю геркулесово-молочное блаженство, политое желтым растопленным маслом, словно голодный беспризорник. В жизни своей ничего вкуснее не пробовал. Интересно, за что я плачу бешеные деньги повару, который ни разу за все чертово время работы в моем доме не смог приготовить ничего, даже вполовину похожего на стряпню гребаной бабы?

– Умммм, – щурится Маришка, облизывая ложку. И честно сказать, я тоже борюсь с желанием, как в детстве, вылизать тарелку до блеска. – Папа, скажи же как самый вкуснющий торт каша? Вкуснее, чем в Париже. Скажи? А еще Вера сказала, что это полезно. Правда полезно? Как думаешь, капитану Всесильному понравится?

Вера вяло ковыряется в своей порции. Господи, где она только набрала этих уродских тряпок, которые напялила на себя. Саквояж я ей все же принес. И теперь уже жалею. В накидке от кресла она выглядела не так стремно. И куда более женственно.

– Да, – честно отвечаю дочери, ни капли не кривя душой. – Каша очень вкусная. И маленькие девочки очень быстро с нее растут.

– Потому что она супергеройская, – радостный смех Маришки меня успокаивает. Отвлекает от нахохлившейся дурочки, так и оставшейся голодной. – А еще Вера сказала, что она называется Геркулес, как дяденька из мифов. Он был самый сильный на свете. И я стану…

– И красивый, правда Вера? С кубиками пресса, мускулами бога. Вас такие мужчины привлекают? – насмешливо спрашиваю я, но эта потеряшка никак не реагирует на ехидство.

– Вам правда нравится? – встряхивается новая няня моей дочери, словно синица от снега.

– Ну, это варево не такое мерзкое, каким его делала моя мать, – ухмыляюсь, пытаясь прочесть мысли зеленоглазой ведьмы. И каша эта не иначе какое-то зелье. Иначе чем объяснить мое слишком уж