–Одного?

–Да нет, нас там целый вагон был, забыл уточнить.

–Опять одни дети?

–Да, некоторых видел в лагере, кого-то впервые. Правда, в этот раз старше двенадцати лет не было никого. А вот младшие присутствовали.

–Младшие это сколько?

–Позже узнал, самому младшему мальчишке только-только семь исполнилось. В таком возрасте очень легко повлиять на психику и склонить на свою сторону.

–Бл…ство!– не сдержался старший лейтенант. Мужик он в возрасте, явно у самого дети были. Выругавшись, старлей встал и вышел из землянки.

–Есть хочешь?– вдруг спросил особист.

–А можно?– уточнил я.

–Ну, а чего тебя голодом теперь морить? Думаю, не удивишь тебя голодом-то?

–Могу три дня не есть вообще, немцы…– я поморщился, вспоминая прошедший год,– заставили научиться и такому. Но, конечно, чувствовать себя при этом буду плохо.

–Сейчас принесут. Алехин, пойдем на воздух, подышим,– особист пропустил вперед лейтенанта и, остановившись, произнес:– У старшего лейтенанта семья в Могилеве осталась, тоже мальчишки были, восьми и десяти годков…

Командиры вышли, я остался сидеть и ждать кормежку. Вообще, если забыть первого командира, к которому я попал, отношение даже радовало. Я ведь помню, как у нас в будущем любили лить помои на представителей особых отделов, да и на командиров вообще. На деле же я видел перед собой обычных людей. Да, военных, но они явно такими были не всегда. У них когда-то были свои семьи, работа, другая жизнь. Немцы хорошо обучали психологии, за год нахождения в спецгруппе нам дали много знаний. Как «прочитать» человека по манере говорить, одеваться, двигаться, найти слабые стороны, это часть того, что я усвоил. Старлей, как я и думал, скорее всего потерял семью. В Могилеве было жарко, в плен они попали или погибли, не важно, страшно другое – мысли о том, что больше он их не увидит. Я видел, как он кусает губы во время моего рассказа, нервничает, курит одну за другой папиросы и даже сидит, постоянно ерзая. Ни к черту у него нервишки, многое пережил, это видно. Особист этот, скорее всего, милиционер в прошлом. Видно по манере вести допрос, по тому, как реагирует на острые моменты, это привычка. Человек явно имеет опыт, выдержку и, в отличие от старлея, крепкие нервы. А третий командир, тот молодой лейтенант, скорее всего какой-нибудь бывший студент, бросивший обучение и окончивший недавно курсы. Горяч, в выражениях не стесняется, думает мало, точнее, не думает, перед тем как что-то сказать. На эмоциях весь, интересно, в какой должности он служит? Старлей, скорее всего, командир роты, вряд ли взвода, я слыхал от немцев, что тут у наших и батальонами лейтенанты командуют, убыль страшная, офицеров не хватает, да и где сейчас эти батальоны полного комплекта взять? У немцев ведь так же, думаете, списочный состав, как по уставу? Я вас умоляю. Роты по шестьдесят человек, редко, когда больше, командуют и ротами, и батальонами такие же лейтенанты, как и в Красной армии. За два-три дня боев от полка остается максимум половина состава, война-то какая идет! Другое дело, что у немцев пока в технике перевес ощутимый, вот и жарят наших, да и то уже без особой эффективности. Да еще немецкие офицеры любят требовать положенное. Проведет рота или батальон атаку, и тут же командир рапортует выше, требуя отвести его подразделение на укомплектование, дескать, выполнение заданий таким составом не гарантируем, и ведь немецкое командование идет им навстречу и выводит потрепанные части в тыл или пополняет на месте. Чаще всего дают возможность уйти на вторую линию и там доукомплектовывают. Немцам нужен результат, от этого и стараются держать порядок во всем.

Пока отсутствовали все члены допросной комиссии (экий я термин придумал), я перебирал в голове варианты продолжения разговора и, конечно, думал над своей судьбой. Естественно, я не надеялся на идеальный исход своей затеи, а был он очень заманчив. Ведь зачем я сюда пришел? А просто все: явоспользовался первой же возможностью сбежать, и у меня получилось. Хуже или лучше мне от этого станет, пока не известно, но я осуществил мечту, сбежал от врага. Почему через год? Так тоже все очень просто. После того, как оказался в спецлагере для обучения диверсантов, возможности не было. Первые полгода мы были на правах пленных, содержание абсолютно идентично лагерному, за исключением подготовки. Нас с первого дня начали гонять как бешеных собак. Бег по пересеченке, с утяжелением, с полосой препятствий. Зимой лыжи и все тот же бег. Весной, когда вода в озере возле лагеря прогрелась градусов до пятнадцати, нас заставили плавать и нырять, развивая способности задерживать дыхание. Подготовка была очень серьезной. Судя по тому, что выводили из обучения и куда-то увозили в разное время, такие как я попадали в разные войска и на разные участки фронта. Подготовка не сводилась только к диверсиям. Вообще, я думал, что мы войдем в состав «Бранденбурга», но оказалось все немного сложнее. Мы – дети, а там служат взрослые. Из нас готовили особое подразделение одиночек и мелких групп, и сделали его. Здесь, в Сталинграде, нас было шестеро. Две группы по три человека, причем все, кроме меня, оказались «перевоспитанными». На свое первое и, надо думать, последнее задание на службе рейху я вышел в составе группы из трех бойцов, где я был старшим. Сразу после перехода невидимой линии фронта я убил обоих сослуживцев, это были звереныши в детском обличье. У каждого из них за спиной убитые солдаты из числа пленных, мне же удалось сохранить честь и совесть. Конечно, скорее это заслуга провидения и везения, а не моя личная. Если бы вновь что-то повторилось из разряда испытаний кровью, я бы не выдержал и сейчас был бы уже мертвым. Никого из «своих» яникогда не убью, как бы ни запугивали. Лучше подставлю голову под топор, но убивать русских не стану. Поправлюсь, не только русских, а вообще наших, советских людей, среди которых много различных национальностей. В то же время, если человек окажется предателем, будет неважно, какой он национальности, русский, еврей, хохол или казах, убью и не поморщусь.

Принесли поесть. Тушенка оказалась разогретой, хлеба дали аж полбуханки. Хотелось еще чаю, но дали только горячий кипяток, но и это было плюсом. Удивительное дело, я постоянно хочу есть, организм, что ли, растет? Сунув руку за спину, вытащил нож, спрятанный между лопатками, этому не фрицы научили, сам придумал, точнее, из будущего привнес. Едва закончив с тушенкой и отхлебывая горячую воду, был застигнут вернувшимися командирами.

–Ну что, перекусил, диверсант?– вошедший первым особист застыл, едва произнеся эти слова. Его взгляд был прикован к ножу. Узкое длинное лезвие тускло сверкало в свете керосиновой лампы и привлекало внимание.

–Ага, спасибо большое,– ответил я, ставя железную кружку на снарядный ящик.

–Андрейченко!– крикнул особист, чуть повернув голову ко входу, но не сводя с меня глаз.

Полог откинулся и на пороге возник часовой, который недавно принес мне еду.

–Я!– вытянулся часовой.

–Это ты задержанному нож дал?– спросил жестко, продолжая смотреть на меня, только уже не на нож, а в глаза.