На секунду отложив автомат, кидаю гранату, за ней вторую, когда МП-40 вновь готов стрелять, кстати, там почти нет патронов, во втором магазине была едва половина, и я его оставлял на конец боя, гранаты уже хлопнули. Слышно стоны, с берега, откуда и пришли немцы, доносятся крики, кого-то только ранил, хреново. После разрывов гранат поднимают головы и пытаются стрелять только трое, видимо, двоим перепало осколками, уже хлеб.

Патронов хватило, все отделение немецких солдат лежит на земле. Кто-то убит, кому-то повезло, хоть он сам так и не считает. Охи-ахи доносятся до меня, а патронов нет. Вылезаю, а что делать? Ползти к берегу тяжело, боль вновь одолевает, силы кончаются. У ближайшего немца из рук вынимаю винтовку, с трудом дергаю затвор, патроны есть. Вода в болоте была холодной, я весь мокрый, поэтому меня здорово колбасит, зубы стучать начинают, да от боли кусаю губы. Разглядел только одного раненого, тот пытался кое-как ползти в глубь леса, прочь от болота. Выстрел, винтовка здорово лягнула меня в плечо, все-таки сил на нее у меня сейчас нет. На этот выстрел ушли остатки сил, даже не успел разглядеть, добил немца или нет, а ведь мог и кроме него кто-то выжить. Голову тянет к земле, глаза закрываются, и я, обмякнув, не успев ни о чем подумать, отключаюсь.

–Эх ты ж, мальчонка совсем!– тихое бормотание пробралось в уши и устремилось в мозг, пытаясь заставить его очнуться.

Осознавая факт своего пробуждения, я понимал и то, что не могу даже шевельнуться. Болело все. Где-то на задворках сознания я слышал чье-то бормотание, понимая только то, что говорят по-русски, и всё…