более откровенно в кошки-мышки играть. Судя по всему, он их ни во что не ставит и не считает за равных себе соперников. Надеется легко обыграть, понимаете.

Шеф задумался, прокашлялся в кулак и кивнул:

— Ладно, давайте, только аккуратно. И Погодина с собой возьмите на всякий случай. Только пусть вооружится. А то, помню, были казусы…

— Да он мясокомбинат вместе с ОБХСС-никами на уши ставит, — отмахнулся я. — Долго его ждать придется. Мы время терять не будем. Справимся.

* * *

Наша служебная «Волга» въехала в массив частного сектора (местные называли его “урочище Листвянка»), в котором, по данным местной милиции, проживал Сапожников. Где-то здесь же неподалеку стоял дом Лёни Юрченко. Только теперь он нескоро в него вернется. Останки его сына выкопали и отправили на экспертизу. Его супруга Антонина так и не дала показаний против мужа, хотя, по нашим прикидкам, прекрасно знала о его злодеянии. При таком раскладе ей грозило привлечение к уголовной ответственности за сокрытие преступления. Но у следствия были сомнения в ее адекватности. Огурцов направил женщину на судебно-психиатрическую экспертизу в областное бюро. Сказал, что, скорее всего, там признают ее невменяемой и освободят от уголовного преследования.

— Странный поселок, — Света с интересом разглядывала старые, почерневшие бревенчатые дома, многие из которых вросли в землю, вероятно, еще с довоенных времен. — Такое ощущение, что здесь проживают все убийцы детей. Коммунной.

— Детей убили не так уж и много, — успокоил я ее. — Пока только два трупа у нас, надеюсь, что на этом все.

— Мне бы твою уверенность, Андрей, — вздохнула девушка. — Чутье психолога мне подсказывает, что это только начало…

Про предчувствия думать не хотелось. Я остановился перед несуразным домишкой, больше похожим на гигантскую собачью будку, сколоченную из досок, кусков фанеры и обшитую местами потрескавшимся рубероидом.

— Приехали, — сказал я. — Заречная, тринадцать. Адрес этот должен быть.

— Будто не дом вовсе, а сарай какой-то, — поморщилась Света и передернула плечами. — И номера дома нет.

Она явно не горела желанием заходить внутрь такого сомнительного «курятника», еще были живы воспоминания о мерзком жилище Юрченко. Что ждало здесь, можно было только гадать.

— Вот тот дом одиннадцатый, а следующий — пятнадцатый. Значит, это точно он. Если хочешь, можешь меня в машине подождать, — предложил я, уловив ее нерешительность.

— Ну уж нет… — замотала она головой, разбрасывая сверкающие пряди по плечам. — Привыкла я в уютных кабинетах работать, пора спускаться на «землю».

— Да я и без девочек справлюсь. Все нормально.

Я так ее отговаривал, будто не сам только что убеждал Горохова, что мы вдвоем прекрасно справился. Но Психологиня с обстановкой действительно резко контрастировала.

— Я не девочка, а капитан милиции, — улыбнулась она. — Пошли уже.

Вместо забора — частокол из горбыля с червоточинами. В одном месте столб подгнил и накренился. Упасть ему не давали соседние столбики, что вцепились в калеку-собрата изогнутыми от времени деревянными прожилинами.

Дверь хибары оказалась на замке. Навесной, с массивной ржавой дужкой, он висел на хлипких рыжих петлях-проушинах.

— Какой смысл ставить такой здоровый замок на неухоженную фанерную дверь? — хмыкнул я. — Ее пни, она и развалится.

— Не надо пинать мою дверь, — раздался сзади чей-то голос. — Вы, извиняюсь, кто такие будете?

Со стороны куцего огородика к нам подошел неожиданно интеллигентного вида дядя. Его внешность совсем не походила на облик матерого преступника. Несуразные очочки, лицо с не по-мужски тонкими чертами. На теменной лысине одуванчиковый пушок. Одет в потертый и мятый, но относительно чистый костюм, который уже давно превратился из выходного в домашнюю одежду. Рост чуть ниже среднего, телосложением далеко не богатырь, но в руках с легкостью держал массивную кувалду. Вспомнив, как оказалась обманчива внешность, когда я повстречал Зеленоярского Потрошителя, тщедушного студента, я не стал испытывать судьбу. Грозно зыркнул на него.

— Брось молоточек, — приказал я, потянув руку к кобуре, — Милиция.

— Да, конечно, — суетливо закивал тот и аккуратно поставил на землю кувалду. — Вы не подумайте, это не для встречи гостей. Я тут по хозяйству немного занимался. Чем обязан?

— Сапожников Евгений Савельевич?

— Он самый.

— Пройдемте в дом, разговор есть.

Что-то его вежливость меня раздражала. Держись, Курсант, не распускайся.

— Если вы по поводу собаки Пантелеевых пришли — то я ее не травил. Она, конечно, весь околоток достала. Детишек покусала недавно. Как сорвется с цепи, так беда. Но я ни при чем, хотя Пантелеевы меня винят.

— Почему?

— Так я им часто высказывал претензии, что собака их по ночам гавкает и спать мешает. Вот они подумали на меня — и вас, наверное, вызвали.

— Собакой участковый занимается, — со знающим видом кивнул я.

— Вы не похожи на участковых, — из-за стекол очков на нас смотрели непонятного мутно-серого цвета пытливые глаза.

— Вы правы. Пройдемте уже в дом.

— Да там не прибрано, даже как-то неудобно, — замахал руками хозяин. — Может, здесь побеседуем?

Фразочки его меня напрягали. Видно, что паря не пролетарско-крестьянского пошиба, а выделки совсем иной. И на ранее судимого не похож. Ерунда какая-то.

— Ничего, мы привычны, — настоял я, впившись в него испытывающим взглядом.

— Если так, тогда прошу за мной, — Сапожников сдался и отпер замок.

Зачем запирать дверь, если ты тут же, у себя на подворье ковыряешься? Странно как-то.

Мы вошли в единственную комнату. Внутри хибара оказалась гораздо лучше, чем выглядела снаружи. Стены обшиты крашеным ДВП, на полу даже ковер расстелен с изображением каких-то кувшинов. На окнах белые занавески. Мои ожидания по поводу бичевника не оправдались.

— Вы сказали, у вас бардак, — холодно проговорил я, осматриваясь — И где же он? Вполне себе прилично.

— Ну, как же? Вон на столе посуда грязная. Воды горячей нет, приходится в тазике мыть.

— Посуду мы переживем, — заверил я.

— Извиняюсь, а вас самих как зовут?

— Андрей Григорьевич, а это Светлана Валерьевна.

Мы сели на застеленный клетчатым колючим пледом диван, который ночью заменял жильцу кровать. Сапожников остался стоять, привалившись к единственному в доме столу. Из мебели был еще только трехстворчатый платяной шкаф, добротно скроенный из чистого массива дерева. Такие шкафы делали в шестидесятых, а потом уже стали клепать из листов «полировки». Лак местами облез, но стенки не покосились