Серова работала в управлении над проектом Квалонского массива, и с Важей Джапаридзе ей почти не приходилось сталкиваться. Она старалась не думать о Важе и всячески избегала встреч с ним. Но вскоре Галину перевели на строительство Ланчхутского участка. Тут уж скрывать свое чувство к Важе было гораздо труднее. К тому же Галина поняла, что и Важа к ней неравнодушен. Каждый из них старался сдерживать свои чувства, и в течение почти целого года они ни разу не оставались наедине. Но случилось так, что на стройку доставили немецкий экскаватор «Коппель». Поглядеть на его работу приехали начальник управления Тариел Карда и парторг Коча Коршия. До самого позднего вечера любовались они работой экскаваторщика Антона Бачило, который всего за три дня так хорошо освоил машину, будто проработал на ней всю жизнь.

Смеркалось, когда Важа и Галина Аркадьевна пошли провожать гостей. Как только машина тронулась, они впервые оказались наедине. Вокруг не было ни души — лишь лес, таинственный и многоголосый. От неловкости и смущения они терялись. Возвращаться на канал не имело смысла — работа там давно уже закончилась. Зато в конторе их дожидались прорабы и десятники. Дорога к конторе шла через заболоченный лес, и этот путь им предстояло пройти вдвоем. Сколько можно молчать, не двигаясь с места? Пыль, поднятая машиной начальника управления, давно уже улеглась, и машина теперь была далеко отсюда.

— Вот они и уехали, — сказала Серова, чтобы хоть как-то прервать затянувшееся молчание.

— Ночь застанет их в пути, — отозвался Важа. — Мимо Палиастоми проехать им будет нелегко. Море и озеро разбушевались не на шутку.

— Третий день никак не утихомирятся.

— Вот так всегда вместе и беснуются, — улыбнулся Важа. Ему явно не хотелось говорить ни о море, ни об озере. — Ничего, как-нибудь проскочат. Тариелу к этому не привыкать, он водитель что надо.

— Однажды нас с Тариелом Григорьевичем едва не смыло в море. Шторм — жуткий, и волна, накрывшая нашу машину, была в человеческий рост. Но ничего, пронесло... Тариел Григорьевич, оказывается, раньше грузчиком работал в порту. И руководил подпольным марксистским кружком...

Серова все это говорила, чтобы только не молчать. Ведь историю эту прекрасно знал и Важа.

— Я и сейчас еще в обиде на Тариела Григорьевича, — сказала Серова.

— С чего бы это? — спросил Важа.

— Когда я только что приехала сюда, он чуть не отправил меня обратно. На работу не хотел брать.

— Почему?!

— Как, говорит, такая хлипкая девчонка сможет работать среди болот, зноя, комаров и лихорадки... Чем только он меня не запугивал!

— Так прямо и сказал — хлипкая?! — расхохотался Важа.

— Представьте себе, так и сказал. И таким он мне грубияном показался, такой беспомощной и несчастной я себя тогда ощутила, что все губы искусала, боясь разрыдаться. И вовсе не девчонка я вам, а инженер-гидролог, разозлилась я, и запугивать меня не надо — не из пугливых. От неожиданности он даже растерялся, а потом как захохочет. Вот это, говорит, да, вот это девчонка... Не смотрите на меня так, — засмущалась Галина Аркадьевна.

— Ну что ж, я тогда зажмурюсь. Только это не поможет, я все равно буду вас видеть.

— Вы что же, и с закрытыми глазами всех видите?

— Всех — нет, а вот вас вижу. Всегда. Работаю — вижу, читаю — вижу. И даже когда сплю — вижу.

— Уже темно. Нам пора идти, — нашлась Галина Аркадьевна.

— Ах да, нас ведь в конторе ждут, — притворно заторопился Важа, хотя было отлично видно, что никакая сила в мире не способна сдвинуть его с места.

Галина Аркадьевна пошла вперед. Важа двинулся за ней. Они ступали по пестрым прелым листьям, тускло освещаемым лунным светом. Вся земля здесь плотно укрыта толстым слоем опавших листьев, мягко пружинящих при каждом шаге.

Ночной лес был тих и безмолвен. Тишину нарушал лишь звук их шагов и тонкий комариный писк.

— Не оправдались страхи нашего начальника, — вновь не выдержала затянувшегося молчания Серова.

— О чем это вы?

— Не кусают меня комары.

— Да разве они осмелятся... — сказал Важа. — Будь я на их месте, и я бы не осмелился.

— И лихорадка мне нипочем.

— И лихорадка вас тоже побаивается. — Важа хотел сказать, что и он ее побаивается, но сдержался. — А как насчет болот?

— Как видите, еще не утопла.

— А зной?

— И он мне не помеха.

Важа остановился. Галина Аркадьевна продолжала идти. Два года ждала она этой минуты. Она знала, что не то говорит Важа, знала и ждала.

— Галя! — вдруг позвал ее Важа. Он впервые обратился к ней так.

Серова остановилась. Сколько тепла и ласки было в этом обращении. Галина Аркадьевна медленно обернулась. Луна, застрявшая в цепких ветвях вяза, осветила ее лицо, побледневшее от волнения.

— У вас очень красивый нос, Галя, очень, — только и сказал Важа.

— Вот бы ни за что не подумала... Вы надо мной смеетесь, да, Важа?

— И вся вы очень красивая, Галя. Очень.

— Разве? — не сумела скрыть радости Галина Аркадьевна. «Как хорошо, что он не видит моего лица», — облегченно подумала она.

— Вы совсем как златокудрая лесная царица.

— Ну это уж слишком, Важа... — Ей хотелось поближе подойти к Важе, но ноги не слушались ее.

— До каких пор мы будем так, Галя?

— Не знаю, Важа.

Всего лишь несколько шагов отделяло их друг от друга.

— Мы одни в целом лесу, Галя.

— Совершенно одни.

— Я так долго ждал этой минуты, Галя.

— И я тоже, Важа. Я уже не боюсь тебя, Важа.

— Представь себе, и я тоже, Галя. Так почему же нам не подойти поближе друг к другу?

— Не знаю, Важа... — Лунный свет теперь освещал ее всю. — Наверное, потому, что за нами подглядывают комары и лягушки.

— А мне совершенно не стыдно ни комаров, ни лягушек.

— Да и мне