самодеятельным артистом, ибо не весь день сидит сиднем, а время от времени срывается на ноги и бьет чечетку под аккомпанемент своего магнитофончика. Получается у него скверно, но прохожие все равно подают. Сколько удается срубить в день? Военная тайна, но на выпивку, говорит, хватает.

Сашке – 29, он – бывший карагандинец. Уже лет 10, как свалился с последней ступеньки социальной лестницы: трижды сидел, дважды лечился от наркомании. Побирается лет пять. Говорит, что удачно. Сидит на пешеходной зоне с двумя шляпами – мужской и женской. На мой вопрос, зачем вторая, отвечает, что открыл филиал и предлагает мне испытать милосердие в действии. Я бросаю пятидесятицентовую монету в женскую шляпу с полями, и оттуда раздается истерический женский хохот. Повторяю трюк с мужской шляпой – сразу же раздается громкий «пук». Теперь мне понятно, отчего у Сашки такие урожайные сборы. «А что? – смеется он. – На игрушки я потратился, народ хохочет – и им удовольствие, и мне – доход».

40-летний Яша 9 лет назад приехали из Новокузнецка. Считает себя привилегированным попрошайкой, высшей кастой в этом бизнесе, так как просит не для себя, а для животных одного частного цирка, куда удалось пристроиться «собиральщиком милостыни». Целыми днями он разъезжает по населенным пунктам с каким-нибудь несчастным ослом, пони или верблюдом, на шеи которых вешает табличку: «Мы от такого-то цирка. Сезон был очень плохим. Если есть возможность, подайте на пропитание наших животных». И люди подают, видя голодных неухоженных зверей. Некоторые любители животных, порой, жертвуют даже по 50 евро. За разрешение сфотографироваться с пони или верблюдом Яша берет отдельную плату, уже себе в карман. Впрочем, и «звериные подати» частично пополняют Яшин бюджет. «По-вашему, я должен жить хуже верблюда? – возмущается он. – Так у него – два горба, с него и так хватит. Немцы – они же ненормальные: человеку сроду не подадут, а на тварь какую-то – битте шён. Вы не поверите, по полторы тысячи в день собираю на этих уродов!».

Бывшему бишкекцу Вилли 37 лет, прибыл в Германию 12 лет назад. Алкоголик, лишенный родительских прав. Большой затейник. Сидит по-турецки под супермаркетом на сложенном вчетверо байковом одеяле. Металлическая миска для сбора «подати» поставлена им аккурат под игрушечной баскетбольной корзинкой. Прохожие не просто бросают ему монетки, они должны еще и попасть в кольцо корзины. Если попадают, Вилли на губной гармошке исполняет им «туш». Если нет, предлагает вторую, а затем и третью попытку. Представьте себе, «баскетболистов» хватает.

Аркадию 59 лет. Он – бывший одесский скрипач. Говорит, что довольно известен в музыкальном мире Украины. Здесь получает социал, который считает унизительной подачкой для творческой личности. Уже несколько лет играет на скрипке на пешеходных зонах различных городов Нижней Саксонии. В начале подавали плохо, ибо конкурентов на каждом шагу – «как собак нерезанных». Со временем его посетила чудная идейка: перевоплотиться в «слепого музыканта». Купил Аркадий черные очки, трость для слепых и стал играть в этом прикиде. Результаты не замедлили сказаться: он приобрел неплохой, хоть и не новый, автомобиль, оформил его на дядю-пенсионера и гастролирует теперь со скрипичными концертами на дальние расстояния. В своем «маскараде» этот потомок Паниковского зарабатывает куда больше своих коллег. «Уверен, на моем месте многие были бы не прочь оказаться, – сказал мне Аркадий на прощание. – Если не каждый».

Ой, не думаю. Переступить этот психологический барьер дано не всякому. Для этого надо иметь особый склад психики, ведь в благополучной стране попрошайка – это не уровень финансового состояния. Это – образ жизни, добровольно выбранная профессия, рассчитанная на милосердие окружающих. Насколько высок уровень этого милосердия среди наших земляков, подают ли они милостыню? Вот результаты блиц-опроса:

– В России подаю, особенно старушкам и женщинам с детьми. А здесь – когда как, в зависимости от ситуации, внешнего вида просящих и моего настроения.

– Когда приезжаю на родину, – нет, потом не отвяжешься от стаи желающих подхарчиться от «иностранца». К тому же, у тамошних нищих это – официальный заработок. Не каждый работающий столько зашибает. Правда, для бабулек и музыкантов могу сделать исключение.

– Делать мне нечего! В Германии попрошайничают только наркоманы и алкаши. Причем, просят на дурь и выпивку. Сидят весь день на улице молодые бугаи с синюшными лицами и годами немытыми волосами. Из принципа им никогда не подам!

– Стараюсь по возможности. Ведь попрошайничество выполняет необходимую воспитательную роль, подвигая нас на сострадание и милосердие. Унизившись, признав себя хуже, бездарнее, нищие дают нам возможность быть щедрыми. Это ведь зачастую – слабые люди, которым просто не повезло в жизни. Да и вообще, от сумы не зарекайся. Может, и мне когда-нибудь кто-то подаст.

– Нищенство – это либо психическая неполноценность, либо – «свободная» профессия, эксплуатирующая нашу, порой суеверную, приверженность к состраданию. Что касается «профессионалов», то они вызывают у меня омерзение и злость. Государство оплачивает им квартиру, даёт деньги на одежду, медицинское обслуживание, а они все равно протягивают свою клешню. Считаю, что замеченных в попрошайничестве, надо лишать пособий, а если это нелегалы – немедленно высылать из страны!

– Совершенно согласна с высказыванием драматурга Марии Арбатовой: «Если перед тобой не инвалид и не старик, то давать деньги аморально. Можно накормить человека, если он голоден и можно обучить зарабатывать деньги, если он готов. Остальное – не твоя компетенция, конечно, если у тебя нет мании величия». А еще я где-то читала, что у каждого человека – своя карма, и когда мы ему подаем, то не позволяем ее отработать и начать новую жизнь. Если бы мы все не подавали, то нищенство просто исчезло бы как вид заработка, и эти паразиты пошли бы работать.

Мысль, конечно, хорошая, но все не так просто. Нищенство существовало во всех народах, во все времена. Оно приобретало разные формы, но сути никогда не меняло. Нищета в словаре Даля обозначает крайнюю бедность, убожество, скудость, нужду, недостаток. Настолько сильные, что человеку ничего не остается, как выходить к народу с протянутой рукой. Так ли уж бедны немецкие попрошайки? В отличие от своих российских коллег, любой из них может обратиться в социальный отдел и получить все, на что имеет право социальщик – деньги на квартиру и на поддержание жизни, медицинскую страховку. Социалом предусмотрен прожиточный минимум не только для обратившегося за помощью, но и для его собак. Тем не менее, количество побирающихся в благополучных странах нисколько не уменьшается. Процент этих людей был удивительно стабилен во все века. Сравнивая колоссальную разницу в социальных сферах Бомбея и Гамбурга, становится ясным, что объяснить в обоих регионах одинаковый процент нищих социальными причинами нельзя. Что лежат они, скорее, в биологической, чем в социальной природе человека. Социологи утверждают, что из всех нищих только 10% – жертвы обстоятельств. Остальные – принципиальные бездельники. Что если нищему дать миллион, через год он опять будет на улице попрошайничать. Если же миллионера выбросить на улицу в одних портках и домашних тапочках, через несколько лет он опять станет миллионером. Лет 30 назад американские ученые проводили экспериментальные исследования. Собрали большую группу нищих попрошаек и на специально выделенные для этого деньги полностью их обустроили: поселили в социальные квартиры, провели, кому необходимо, лечение, послали на бесплатные курсы дефицитных профессий, потратив на каждого кучу федеральных денег. По прошествии нескольких месяцев более 90% их подопечных вновь оказались на улице. По заключению психиатрических исследований этого контингента, подавляющее большинство нищих страдают синдромом «бродяжничества», препятствующим их адекватной социальной адаптации.

Когда я рассказала об этом своим респондентам-попрошайкам, то практически от каждого услышала в ответ: «Не учите нас жить! Лучше помогите материально».

Не пропадет наш скорбный труд…

Работа в Германии на дороге не валяется. И чем больше вам лет, тем труднее ее найти, даже тяжелую и грязную. Печальный факт. Особенно, если вы на родине трудились не в агросекторе, а, скажем, преподавали в вузе, играли в оркестре, руководили какой-нибудь лабораторией, писали стихи, занимались наглядной агитацией. В общем, принадлежали к прослойке, именуемой научной и творческой интеллигенцией. Там, на родине, нас категорически не устроил тезис «Художник должен быть голодным», и мы обратили свои взоры на Запад.