Вопрос о государственной идеологии сложен во все времена. Проще всего подвести под него религиозную базу и на все неудобные вопросы об устройстве космоса или человеческого общества отвечать: так решили боги, так установил Зевс.

В комедии «Облака» персонаж по имени Сократ внушает ученикам, что бессмертных богов нет: нет Афины, Зевса, Посейдона. Что на самом деле небо принадлежит Облакам – текучим, бесформенным и почти призрачным субстанциям с неясными функциями и желаниями. Именно они, а вовсе не Зевс порождают гром и молнию (кстати, наблюдение, с современной точки зрения не лишенное здравого смысла), но, поскольку они летучи и бестелесны, ими самими легко управляет ветер. А коль скоро богов нет, можешь сколько угодно клясться именем Зевса, а потом нарушать свою клятву. И никто не поразит тебя молнией.

Один из позднейших исследователей написал[12], что «реальный Сократ и его тезка из аристофановской комедии схожи, пожалуй, только в том, что оба они – и в жизни, и на сцене – ходят босиком. Это, однако, не помешало тому, что для многих афинян карикатура подменила собой прототип и прочно закрепилась в их памяти». Долгое время такая точка зрения была почти общепризнанной. Но так ли это? Нет сомнений, что аристофановский Сократ – образ карикатурный, точнее гротескный. Разумеется, реальный Сократ никак не мог верить в то, что миром правят Облака. Но точно так же реальный мудрый Сократ никак не мог верить, что Вселенной правит сексуальный маньяк, который постоянно обманывает жену, а та, в свою очередь, почти все свое время тратит на то, чтобы отыскать любовниц мужа и устроить им какую-нибудь гадость. Что Афина и Посейдон действительно спорили, кому из них должна принадлежать столица Аттики, и что только после того, как Афина предложила местным жителям в качестве взятки оливковое дерево, они предпочли ее и назвали свой город Афинами.

Да и аристофановская история об Облаках, возможно, стоит того, чтобы присмотреться к ней пристальнее. Известный (и вполне серьезный) философ ХХ века Бертран Рассел для того, чтобы подчеркнуть алогичность религиозных догм, придумал так называемую аналогию с фарфоровым чайником. «Если бы я стал утверждать, – пишет Рассел, – что между Землей и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите вращается фарфоровый чайник, никто не смог бы опровергнуть мое утверждение, добавь я предусмотрительно, что чайник слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов. Но заяви я далее, что, поскольку мое утверждение невозможно опровергнуть, разумный человек не имеет права сомневаться в его истинности, то мне справедливо указали бы, что я несу чушь»[13]. А группа современных атеистов в тех же целях придумала пастафарианство[14]– пародийную религию, в которой утверждается, что «неощутимый Летающий макаронный монстр создал Вселенную… Он, конечно же, невидим и с легкостью проходит сквозь материю». Не правда ли, очень напоминает аристофановские Облака? Не исключено, что реальный Сократ действительно придумал забавный пример с Облаками, чтобы убедить своих учеников в абсурдности существовавших в те времена религиозных представлений. А прослышавший об этом злой насмешник Аристофан представил дело так, будто Сократ всерьез внушает молодежи, что Облака правят миром. Между прочим, на уровне тогдашней науки опровергнуть это было невозможно – так же как и существование на околосолнечной орбите фарфорового чайника.

Пытаясь ответить на этот вопрос, мы оказываемся заложниками самого младшего из учеников Сократа – Платона. Он приводит множество историй, будто бы услышанных им и другими людьми из уст Сократа: о богах, о том, как они управляют этим миром, в каких отношениях находятся с человеком и чего нам ждать от них после окончания земной жизни.

Во-первых, неизвестно, действительно ли эти истории принадлежат Сократу, не выдуманы ли они Платоном.

Во-вторых, они далеко не во всем стыкуются друг с другом. Скорее наоборот: одни практически исключают другие. Конечно, и сам Сократ прожил долгую жизнь, и его взгляды на самый важный для серьезного мыслителя вопрос о Боге и его взаимоотношениях с Человеком менялись. Не менее долгую жизнь прожил и Платон. И его мировоззрение тоже эволюционировало, что и нашло отражение в написанных в разные периоды его жизни многочисленных «диалогах», в которых действует и рассуждает Сократ.

Кроме того, ни одну из историй, рассказанных Сократом (и в неизвестной нам степени отредактированной Платоном), нельзя толковать буквально. По большей части они имеют символический смысл, который и современники Платона, и люди более поздних эпох расшифровывали каждый на свой лад.

Возьмем знаменитую притчу о пещере, которую, если верить Платону, его брат Главкон слышал от Сократа (трактат «Государство»). В ней рассказывается о том, что наш мир – некое подобие темной пещеры, в которую, впрочем, проникает свет через большое отверстие. Беда в том, что люди, живущие в пещере, в силу обстоятельств все время находятся спиной к этому свету и видят не вход, а противоположную от него стену. А о том, что за пределами пещеры, могут судить только по обрывкам разговоров, которые ведут какие-то существа, время от времени проходящие мимо. И по их теням, которые пробегают по освещенной стене. Ясно, что информацией о большом мире люди из пещеры обладают скудной, отрывочной и малодостоверной. И чтобы истолковать ее приемлемым для своего понимания образом, выдумывают всякие басни – вроде нелепых историй об олимпийских богах, их ссорах и любовных похождениях. А если «пещерные» люди и попробуют обернуться и посмотреть на вход, то будут ослеплены обжигающим светом истины, ничего не увидят и поскорее отвернутся в темноту – к своим теням и нелепым сказкам. Только немногие избранные решатся повторить попытку. Это тяжело и неприятно, больно, страшно и закончится, скорее всего, трагически. Но таков удел мыслящих людей, которые не хотят довольствоваться игрой теней, а стремятся к свету истины. Их желание смотреть на свет непременно будет раздражать соседей по пещере, сделавших выбор в пользу успокоительного полузнания. Даже если Платон сам придумал эту притчу, в ней трудно не узнать реальную судьбу Сократа, который и сам пытался всегда смотреть не на тени, а на источник света, и тому же учил молодежь (то есть, выражаясь языком его обвинителей, «развращал»).