Как бы то ни было, не стоит представлять себе Сократа каким-то супервоином. Выше говорилось, что греки вообще не придавали большого значения индивидуальным действиям. Более важными в бою считались коллективизм, сплоченность. Тот, кто слишком уж старался блеснуть храбростью или умением владеть оружием, мог расстроить общий порядок фаланги и поэтому часто оказывался не столько полезен, сколько вреден для общего исхода схватки. В одном из диалогов Платона рассказывается, как друг Сократа, беспокоясь о должном воспитании сына, обратился к философу за советом: стоит ли отдавать мальчика в обучение к прославленному фехтовальщику? Сократ, посмеиваясь, тут же припомнил забавный случай, когда один из знаменитых мастеров единоборств именно благодаря своему чересчур изощренному мастерству попал в ситуацию нелепую, а то и опасную.

Афинский корабль, на котором плыл Сократ, проходил через узкий пролив между островами у побережья Греции. Навстречу по тому же проливу шел корабль одного из городов «антиафинской коалиции». Чтобы благополучно разминуться, не врезавшись в скалы и не получив серьезных повреждений, кораблям предстояло пройти борт о борт, почти касаясь друг друга. Видимо, капитаны, отбросив мысли о враждебных действиях, не сговариваясь, начали этот сложный маневр, стараясь спасти и себя, и пассажиров, и груз. Это, однако, не устроило одного из товарищей Сократа по плаванию – того самого знаменитого фехтовальщика. Заметив корабль противника, он решил как следует припугнуть врагов. Покопавшись в своем снаряжении – он вез в специальных мешках множество различных образцов оружия, – он выбрал копье. Причем не с обычным, а с каким-то особенным, «серповидным», как пишет Платон[8], наконечником, и в тот момент, когда корабли проходили вплотную друг к другу, принялся выписывать копьем какие-то сложные фигуры и делать выпады. Но никого не ранил и не убил, потому что люди на вражеском судне, конечно, отпрянули подальше. Зато его серп глубоко вонзился во вражеский борт. Не желая расставаться со своим, возможно, дорогим оружием, он крепко держался за него, так что корабль противника потащил его за собой и едва не выдернул с палубы. Хорошо, что кто-то из своих оттащил мастера фехтования, не дав ему свалиться в воду или на борт вражеского корабля. Сократ завершает этот анекдотический рассказ советом не забивать молодым людям головы чепухой и не обучать их навыкам бесполезным, которые только сделают их слишком чванливыми и опасными для себя и окружающих. В качестве примера он, между прочим, опять приводит спартанцев. По его словам, самые искусные воины Греции не стремятся стать виртуозами фехтования, а, овладев первоначальными навыками владения оружием, в дальнейшем тратят свое время на обучение коллективным действиям.

Тут есть два замечания. Во-первых, возможно, Сократ, когда делал такую антирекламу мастерам фехтования, был не вполне бескорыстен. Может быть, советуя родителю отдать мальчика учиться чему-то более дельному, он имел в виду не что иное, как свою «мыслильню»?

А во-вторых, и в этом, как и во многих других случаях, и он сам, и следом за ним многие его ученики (в том числе – и даже в первую очередь – Ксенофонт и Платон), когда им надо сослаться на чей-то авторитет, обращаются чаще всего к примеру спартанцев. На первый взгляд это кажется странным – ведь Спарта была злейшим врагом их родных Афин. Многим афинянам это, должно быть, казалось не просто странным, а подозрительным. В Афинах существовала довольно влиятельная партия, которая не хотела воевать со спартанцами, а, наоборот, хотела бы использовать их для установления в Афинах аристократической формы правления взамен демократии. И если мы бегло просмотрим имена наиболее влиятельных членов этой партии, то найдем там много тех, кто упоминается Платоном или Ксенофонтом в качестве почитателей, собеседников или просто слушателей Сократа. И тогда выходит, что сократовская «мыслильня» действительно была рассадником вредных для государства идей? И не был ли Сократ, как это сейчас называют, «агентом влияния» вражеского государства?

В связи с этим любопытно еще раз перечитать комедию Аристофана, особенно те эпизоды, в которых описывается «мыслильня». Впервые заглянув в нее, Стрепсиад замечает каких-то странных людей и спрашивает:

– Геракл великий, это что за чудища?

Ученик

– Чему дивишься, за кого ты принял их?

Стрепсиад

– Да за спартанцев пленных, взятых в Пилосе…[9]

Стрепсиад имеет в виду эпизод Пелопоннесской войны, когда афинянам на острове Сфактерии после долгой осады удалось взять в плен 120 спартанцев. Те так оголодали, что своим истощенным видом поначалу привлекали к себе всеобщее внимание в Афинах, где содержались в плену. Как нам истолковать этот эпизод? С одной стороны, Аристофан, конечно, хочет сказать: Сократ так плохо кормит учеников, что они становятся похожи на людей, долгое время голодавших. Но почему не предположить, что за этой шуткой скрывается второй план? А может, Аристофан намекает на то, что в доме философа могли находить приют враги, плененные на Сфактерии, а то и какие-то другие (афиняне любых спартанцев, не только подвергшихся осаде, считали тощими, оборванными и страшными на вид). И что Сократ по тем или иным причинам не желал, чтобы это получило огласку. Недаром ученик Сократа (афинянин) тут же гонит этих странных людей прочь.

Ученик

– Идите в дом, чтоб здесь он не застигнул вас.

Стрепсиад

– Нет, нет, не надо! Пусть они останутся!

Поговорю я с ними о делах моих.

Ученик

– Никак нельзя! Им строго запрещается

Дышать так долго чистым, свежим воздухом.

Ученики уходят.

Но и на этом «спартанская» тема не исчерпана. Увидев в «мыслильне» большую карту Греции, Стрепсиад делает по ее поводу несколько нелепых замечаний, а потом спрашивает:

– Но где же Лакедемон? (Страна лаконцев-спартанцев.)

Ученик

– Где он? Вот он где.

Стрепсиад

– Бок о бок с нами? Позаботьтесь, милые,

От наших мест убрать его подалее.

Ученик

– Никак нельзя.

Стрепсиад

– Свидетель Зевс, поплатитесь!

Чрезвычайно двусмысленный диалог, особенно если учесть характер обвинений, предъявленных Сократу более двадцати лет спустя. Маловероятно, что он поддерживал тайные связи с врагами своего города – это полностью противоречило бы его принципам, а они были главной ценностью в его жизни. Но не исключено, что он совершенно открыто помогал находившимся в Афинах спартанским пленникам, побуждал к тому же своих учеников, сам беседовал со спартанцами, чтобы уяснить себе разницу между прагматичным, но слишком прямолинейным мышлением лакедемонян и куда более «кудрявым», но и несобранным складом афинского ума.