– А на кого же еще? – сказал Алексей Борисович с подкупающим и обаятельным цинизмом. – Мы вроде собираемся стать родственниками… Или как? Ведь вы не против того, чтобы я женился на вашей дочери?

Федор Андреевич рассмеялся частым, дробным смешком. Здоровый цинизм в людях он ценил, потому что сам был прожженным циником.

– Вы намекаете на то, – добродушно спросил он, – что ваше решение жениться на Катюше – часть сделки? Что вы хорошо представляете, на ком собрались жениться? Если представляете, то вы – мужчина отважный… А вы мне нравитесь, молодой человек. Из вас, похоже, выйдет толк! Что касается Катюши, то она мне хоть и дочка, но…

Он горестно покачал головой, подмигнул Давиденко:

– Вы в реинкарнацию верите? Переселение душ, если по-простому. Нет? Зря. Я – верю. Так вот, в прошлой жизни Катюша, возможно, была человеком. Но сейчас… – Он замолчал, подбирая достойные эпитеты для характеристики собственной дочурки.

Характеристика получилась краткая, но емкая: «ползучая подколодная змеюка».

Последующие события показали, что характеристика, которую Федор Андреевич Загребельный дал дочурке, оказалась на диво точной! Хотя, справедливости ради, стоит вспомнить известную пословицу про яблочко и яблоню, потому как сам папаша был фрукт еще тот…

Однако самым важным результатом разговора двух будущих родственников оказалось то, что они друг другу понравились. Рыбак рыбака видит издалека. И в результате абстрактная идея Алексея Борисовича начала обретать плоть и кровь, воплощаться в жизнь, да как еще стремительно! Загребельный нажал на все педали и рычаги, лицензия была получена в сказочно короткие сроки, Давиденко шли навстречу буквально все. Чиновники, которые поумнее, быстро сообразили, что иметь такой вот образцово-показательный специнтернат – дело выгодное! Мало ли что… Комиссия какая международная по правам подростков или что-то аналогичное… Что им показывать? Ну не Ново-Алексинскую же колонию для несовершеннолетних, тогда всю комиссию точно кондрашка хватит, в полном составе. А тут будет такое вот замечательное заведение, не просто европейских стандартов, а поднимай выше! Вот, дескать, как мы умеем!

Появились и немалые деньги. Загребельный, обычно весьма прижимистый, не пожадничал на этот раз, да еще нашел несколько богатых спонсоров, отпрыски которых были как две капли воды похожи на его непутевого сыночка и неминуемо должны были пойти по его дорожке. В Битце был куплен трехэтажный особняк, быстро провели ремонт, построили подсобные помещения. Свежеиспеченный супруг Катюши в это время, не слишком много внимания уделяя молодой жене, мотался по Москве, висел на телефоне: набирал штат. Случайные люди Алексею Борисовичу были не нужны! Словом, поставив на Федора Андреевича, Давиденко не прогадал. Несколько позже выяснится, что и тот не прогадал, поставив на Алексея Борисовича и поддержав его. Так что прошло каких-то пять месяцев с момента исторического разговора, и специнтернат был готов к приему своих первых питомцев. И что же? Пусть не очередь, но двадцать человек в две возрастные группы – младшую, от двенадцати до пятнадцати, и старшую, от пятнадцати до восемнадцати, – набрали без особого труда. Именно из того контингента, о котором говорил Алексей Борисович: сынки крупных бизнесменов и политиков. Некоторым желающим еще и отказать пришлось: не тот калибр, а марку заведения нужно держать с самого начала. Высокая – полторы тысячи долларов за месяц! – плата за содержание никого не отпугнула, напротив, вызвала почтительное уважение и уверенность: раз собираются брать такие деньги, значит, дело будет поставлено серьезно, а не абы как! Характерная, кстати, особенность менталитета нынешних «хозяев жизни».

…Вот так на свет и появилось уникальное воспитательное? образовательное? исправительное? – все вместе! – заведение. По предложению директора, Алексея Борисовича Давиденко, назвали специнтернат загадочным и красивым греческим словом «Палестра». Что оно значит, никто, кроме директора и его заместителя по воспитательной работе Анджея Марковича Сарецкого, толком не знал! Однако, что к чему, быстро поняли все, весь педагогический персонал. А кто не понимал, те надолго в «Палестре» не задерживались.

– Вот такие сведения я насобирал про эту «Палестру», – устало закончил Гуров. – Более чем любопытное заведение. К настоящему моменту там сорок человек воспитанников. И мне представляется крайне важным ознакомиться с их личными делами. Да и вживую встретиться было бы неплохо! Скорее всего, я сегодня этим и займусь. Но сперва – встреча с безутешной вдовушкой. Ты как договорился с ней? Где и когда? Не повесткой же ее вызывать, нет к тому пока что оснований.

– Да никак толком не договорился, – с досадой сказал Станислав. – Она просила позвонить ей утром на мобильник, мол, прояснит свои планы на среду и сообщит нам, когда и где сможет с нами встретиться. Давить на нее у свежей могилки я посчитал неэтичным. Кроме того, ты уж мне поверь, эта дама не из тех, на которых имеет смысл давить! Придется сыграть по ее правилам.

– Придется… – задумчиво повторил Гуров. – Что ж! Сыграем. Тем более что утро – вот оно, уже наступило. Мы с тобой всю ночь проболтали. Без особых, увы, результатов. Ни четких версий случившегося, ни строгого плана дальнейшего расследования. Я сейчас кофе сварю, попьем для поднятия тонуса, подождем с часик и позвоним Екатерине Федоровне.

Да! За окошком уже отгорел яркий сентябрьский рассвет, осеннее небо над столицей наливалось пронзительной синевой наступающего дня. Погода обещала быть великолепной, в этом году бабье лето в Москве выдалось просто на удивление. А то, что друзья просидели всю ночь напролет, так это не первый был случай в их практике. И наверняка не последний.

Лев пошире раскрыл форточку, впуская струю свежего осеннего воздуха в пропитанную табачным дымом атмосферу кухни. Затем он достал медную турку на длинной ручке, и через несколько минут устало зевающий Крячко ощутил божественный аромат свежесваренного «Сантоса». Как и его шеф, генерал Петр Орлов, Лев Гуров не слишком жаловал растворимый кофе, как бы тот ни назывался. Лев ловко соорудил несколько бутербродов, разлил кофе по чашечкам и улыбнулся «другу и соратнику»:

– Сейчас, сыщик, тебе станет немного веселее. Я же знаю, что на голодный желудок у тебя мозги хуже работают. У меня, кстати, тоже. Давай так: пока едим, о делах ни полслова. Я сейчас еще музыку хорошую поставлю. А уж потом, когда отдохнем чуток, вернемся к нашим баранам и прикинем планы на сегодняшний день.

Хорошей музыкой в представлении полковника Гурова оказался Бернстайн – «Age of Anxietu» – «Время желаний». Вообще с тех пор, как Лев Гуров женился на Марии Строевой, та приобщала мужа к серьезной симфонической музыке, исправляя его, по выражению Марии, «вульгарные» вкусы, и вполне в этом преуспела. Итак, магнитофон издавал прекрасные звуки музыки Бернстайна, друзья-сыщики сосредоточенно жевали, в окно гуровской кухни весело светило сентябрьское солнышко… Благодать! Только вот на краю стола, портя все это благолепие, так и лежали три страшных предмета, унесшие жизнь троих людей, как бы напоминая: дело только начато, преступник – или преступники! – на свободе, и кто может быть уверен в том, что жертв больше не будет?