И со злой тоской, с закипающими в глазах слезами черного отчаяния он вспомнил, как, вне себя от невыносимого любовного томления, он нарушил их уговор и отправился вчера поздно вечером к ней. Но разве он не заслужил своей награды?! Дверь была не заперта, и он тихонько поднялся по лестнице на второй этаж, к хорошо знакомой спальне, из окошка которой струился мягкий свет ночника. Сюрпризец хотел преподнести, идиот такой! Вот и получил сюрпризец сам, по полной программе…

Сквозь щель неплотно прикрытой двери ее спальни он вдруг услышал такие знакомые стоны и всхлипывания, а затем и финальный восторженный вопль, словно у дикой кошки, который ему тоже уже не раз приходилось слышать! Он сперва не поверил своим ушам и робко, предельно осторожно заглянул в дверную щелку: да что же там такое происходит? Но глазам верить приходилось: два обнаженных тела на смятой простыне кровати, слившиеся воедино. Его Прекрасная Дама в объятиях этого… Этого… В чьих именно объятиях, он понял с первого взгляда. Дыхание у него перехватило, земля под ногами зашаталась. Он опрометью бросился вниз, на улицу, понимая, что еще секунда этого непереносимого зрелища, и его сердце не выдержит и разорвется на кровоточащие куски прямо в груди. Нет, в тот момент он не смог бы сделать им ничего, будь он даже вооружен. Слишком сильна и неожиданна оказалась боль, слишком велико было потрясение и силен шок!

«Но сегодня все будет по-другому, – угрюмо, но уже спокойнее думал он. – Я ее привычки неплохо изучил, если с утра погода не испортится, то я знаю, где ее искать. И теперь уже я поступлю несколько неожиданно! Выстрел у меня будет только один. И если они будут вдвоем, то достанется он именно ей. Пусть отправляется за Вожаком, в страну Вечной Охоты. Любил он это выражение… А что будет после этого со мной, не имеет большого значения. Хотя… Почему не имеет? Не стоит умирать раньше смерти, может быть, мой сегодняшний сон, – странно, как мне вообще удалось заснуть! – и сбудется. Только с несколько иным финалом. Может быть, я вообще смогу вытравить ее из сердца. Если смою боль и унижение предательства ее кровью. Я должен это сделать. И я это сделаю!»

За окном уже серел мутноватый рассвет, а дел было невпроворот: необходимо серьезно подготовиться. Он встал с кровати, быстро оделся, стараясь не разбудить своих соседей по комнате. Затем проскользнул в дверь и спустился в подвал, к одному из тайников Стаи. Привычно перебирая холодные металлические детали, части своего оружия, он мрачно усмехнулся. На душе становилось все спокойнее, только вот странный холод сковывал ее сильнее и сильнее, точно заработала какая-то внутренняя заморозка, анестезия.

«Вот и хорошо, – подумал он. – Я должен быть спокоен и хладнокровен, чтобы руки не тряслись и в глазах слезы не стояли. Как тогда. Как в пятницу. И все у меня получится. Как получалось до сих пор. Теперь нужно срочно унять дрожь от туго натянутых нервов, не обращать внимания на холодок страха, отбросить мысль о возможном поражении. К черту все рассуждения, не относящиеся к предельно ясной цели – отомстить. Надо хотя бы попытаться! И не трусить! Милиция? Ой, держите меня трое! Да не верю я в тупорылых ментов. Они хороши в тех случаях, когда Васька пырнул кухонным ножичком Ваньку „на почве совместного распития спиртных напитков“. В моем случае они спасуют, я их не боюсь. Если я вообще кого боюсь, так только самого себя».

…Вот здесь он был прав безоговорочно! Таких людей стоит бояться. В любом возрасте.

До Битцевского лесопарка Гуров доехал, что называется, с ветерком, даже не попав ни разу в ставшие привычными для столицы пробки. А по дороге не переставал размышлять, вспоминая некоторые подробности их с Крячко ночного разговора и события последних суток. Кому, а главное – зачем могла потребоваться смерть Анджея Марковича Сарецкого? Причем убитого столь странным, нетрадиционным способом? Что это, месть? Или ему просто заткнули рот, чтобы не рассказал Гурову при следующей встрече чего-то такого, что представляет для кого-то нешуточную опасность? Вообще говоря, убийство заместителя Давиденко имело ряд признаков классической «заказухи». Если бы не странная, совершенно непонятная и загадочная фигура исполнителя, убийцы… Кто же это мог быть? Неужели впрямь подросток?

«А что, – угрюмо рассуждал сам с собой полковник Гуров, автоматически перестраиваясь из ряда в ряд, – будто бы не случалось прецедентов… Случались, и не только у нас, но и на Западе. Подросток-киллер имеет ряд бесспорных преимуществ перед взрослым наемным убийцей. Главное из них в том, что ничего подобного от такого вот паренька не ожидают, ему легче подобраться к жертве. И скрыться тоже легче. А если попадется, так наказание будет не таким строгим, как в случае взрослого дядечки, и это он прекрасно понимает. Профессионализм? Хм-хм… Ну, колымское изобретение, „убиеньку“, этот „кто-то“ метнул оч-чень даже грамотно, хоть такому недолго научиться. У меня нет никаких разумных причин предполагать, что убийца Алексея Давиденко и убийца Анджея Сарецкого – это один и тот же человек. Никаких рациональных доводов в пользу подобного допущения. Но вот не оставляет меня мысль, что так оно и есть, и стоит раскрыть одно убийство, как мы автоматически получим убийцу из второго дела. Или из первого. И вот, кстати. Еще одна любопытная мысль о преимуществе арбалета в некоторых случаях перед обычным огнестрельным оружием.

Вот, допустим, проводится досмотр. Мало ли, по каким причинам он проводится, время сейчас неспокойное. И при досмотре в сумке у некоего юноши или подростка обнаруживают разобранный на части автомат Калашникова или, скажем, „макарку“. Словом, обычное огнестрельное стрелковое оружие, пусть даже, повторим, разобранное на части. Любой самый тупой и зеленый пэпээсник с ходу и безошибочно определит, что это такое! Чай, не бином Ньютона! А определив, нашего юношу немедленно арестует, и совершенно правильно сделает. Даже если ствол чист, как поцелуй младенца, юноше весьма не поздоровится, что опять-таки правильно: нечего расхаживать по Москве, равно как и по любому другому российскому городу, с таким забавным содержимым сумки! Все правильно в моих теоретических построениях? Все правильно, так бы оно и было. А теперь представим себе, что при том самом досмотре в сумке нашего гипотетического юноши обнаруживается разобранный на части же арбалет.

Прежде всего досматривающему надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это такое! Отнюдь не уверен, что так вот, с ходу, догадался бы сам, про Стаса вообще молчу… Что там говорить про обычного среднего сержантика, а досмотр будет производить именно такой. Ну, груда каких-то непонятных железок, но ни ствольной коробки тебе, ни взводно-спускового механизма, словом, ничего опасного, так, какая-то механика малопонятная. Но разовьем нашу мысль чуть дальше. Пусть сотрудник, проводящий досмотр, отличается фантастической эрудицией и редкостным умом. Пусть он догадался, что это такое перед ним. И что? И ничего. Ну, арбалет. Так ведь не „стечкин“ же, не „ТТ“ с глушителем, не „узи“! Так, мальчишеская забава. Кошек стрелять, ворон пугать, на зябликов охотиться. То есть реакция будет почти наверняка такая же, как поначалу у Станислава. Ребячья забава, мальчишки остаются мальчишками, мы сами такими были, да? Ничего серьезного, а чтобы с таким оружием да на убийство идти – да не смешите вы меня! А то мы не знаем, с чем на убийства ходят! И что там в „Законе об оружии“ о подобного рода игрушках написано, и написано ли вообще что бы то ни было, наш сотрудник, само собой, не помнит. Я, кстати, тоже запамятовал. А хозяин арбалета скулит и канючит, просит доброго дяденьку-милиционера отпустить его с миром, клятвенно уверяет, что эта самодельная стрелялка нужна ему именно для охоты на ворон. Вопрос на засыпку: какие действия предпримет наш сотрудник, у которого и без юнца с его смехотворной стрелялкой забот выше крыши? Правильно: даст юнцу под зад коленом и прикажет немедленно убираться на все четыре стороны. И еще раз, это при том маловероятном условии, что догадается, с чем, собственно, имеет дело! И все, и полный порядок: наш юноша растворился, как будто и не было его никогда. Вот так вот! Это означает, что если я прав в своих предположениях, то кому-то в голову пришла очень толковая и очень опасная мысль. И очень мне хочется с этим мыслителем повстречаться на предмет душевного разговора!»