заново ее забил. Наблюдая за тем, как кораблик спускается по воде к ним. Хотя Меншиков предлагал развернутся и идти ему навстречу. Вдруг новости важные.

Новости были.

Они не могли не быть.

И письма имелись.

Петр поглядел на ворох тех бумажек, что ему прислали и вытащил письмо сестры. Прочитал его.

Походил немного.

Вернулся.

Снова прочитал.

— Случилось что? — поинтересовался Меншиков.

— Может Апраксин и прав был… — задумчиво он произнес.

— В чем?

— Сына надо было сюда тащить. Вон — чудит.

— Опять духовника палкой побил?

— Учится начал и успехи большие делает. С Дунькой разругался, назвав ее курицей безмозглой. У Наташки сейчас живет.

— Что прости? — вытаращился на него Александр Данилович.

— Я же говорю — чудит. Но что учится добро начал, то славно. За такое многое можно спустить.

— А Дунька тебе пишет? Что сказывает?

Петр хмыкнул.

Взял письмо жены. Быстро пробежал глазами. Скривился. И отбросив его ответил:

— А ничего не сказывает. Сопли какие-то сахарные. Читать противно.

— Может за Лешкой послать?

— Он до конца кампании вряд ли успеет сюда. Поздно. Прозевали. Ну да и ладно.

— А как он к Наталье попал? Дунька отпустила?

— В письме одна туманность. Но чую — послушать будет что, когда вернемся. — усмехнулся Петр и пыхнул заново набитой и прикуренной трубкой…

Тем временем в Москве продолжалась набирающая обороты драма вокруг царевича. В которую все сильнее и сильнее влезал Преображенский приказ.

— Оставь нас, — скомандовал Федор Юрьевич, обращаясь к сестре царя, когда в комнату вошел Алексей.

— Но я не в праве…

— Оставь, — вместо Ромодановского повторил приказ парень.

— Ты еще мал. И я несу за тебя ответственность.

— Человек, что верен моему отцу, не станет мне вредить.

У Федора Юрьевича от этих слов прямо брови взлетели, выражая удивление наглостью. Сестра же царя фыркнула, но вышла. В конце концов глава Преображенского приказа действительно не станет творить что-то дурное с Алексеем. Хотя оставлять их наедине не хотелось совершенно.

— И тетя, прошу, последи, чтобы нас не подслушивали. Вряд ли Федор Юрьевич прибыл ко мне с простым разговором, которым дозволительно уши погреть кому ни попадя.

Та молча кивнула и вышла, плотно прикрыв дверь.

Наступила пауза.

И Ромодановский, и Алексей внимательно смотрели друг на друга. В упор. Глаза в глаза. Причем царевич — практически не моргая. И, разумеется, не испытывая какого-то ощутимого дискомфорта. Более того, даже стараясь смотреть словно бы за спину главы Преображенского приказа, провоцируя дискомфорт уже у него. Впрочем, спохватившись и поняв, что увлекается, царевич максимально по-доброму улыбнулся и спросил:

— Я забыл поздороваться. Это было не вежливо.

— Кто ты? — холодно и раздраженно спросил Ромодановский.

— Смешно. Хорошая шутка.

— Я не шучу. Я знал Алексея. И ты — не он.

— Имеешь в виду, что меня подменили? Занятно. А помнишь пару лет назад ты обнаружил дохлую мышь у себя в кармане? — обновленный царевич имел всю полноту памяти своего предшественника, поэтому помнил все его многочисленные проказы. — Ту, с раздавленной головой без правого глаза и со сломанным хвостом. Думаю, помнишь. Не думаю, что тебе их часто подкидывают.

— Допустим. — прищурился Ромодановский.

— То есть, вариант с подменой отметаем? Ты ведь видел меня, когда я шалил.

Федор Юрьевич промолчал.

— Впрочем, вариант с подменой не объяснял то, отчего ребенок рассуждает как взрослый. Ведь так?

— Так.

— Твои предположения? Молчишь? Ну давай начнем с того, о чем Милославские слух распускают. С одержимости.

— Откуда ты знаешь, что это Милославские?

— А кому это выгодно? Нарышкиным? Даже не смешно. Лопухиным? Мама в опале у отца. Поговаривают, что он отправит ее в монастырь. Отчего пустых надежд не питают относительно моего будущего. И охотно цепляются за обещания…

— Откуда ты это все знаешь? — перебил его Ромодановский, продолжая давить взглядом, но не добиваясь при этом привычного результата.

— Я люблю слушать, что говорят простые люди. Да ты и сам знаешь, как это делается.

— И что же они говорят?

— Что Лопухины разочаровались в своих надеждах. Чем Милославские и пользуются. Ты удивлен? Зря. Лопухины лопухи, но не дураки. И вариант с регентством Софьи надо мной их вполне устраивает, если им дадут хорошие места для кормления. Но для этого я должен быть послушным и не образованным. И, по возможности, очень религиозным, чтобы не мешал. Как Федор Иоаннович[9]. Или ты думаешь, отчего они маме голову морочили всем этим вздором? Пост меня заставили соблюдать раньше обычая[10]. Духовными книгами обложили. Думаешь просто так?

— И ты скажешь, что не одержим?

— Одержимым является тот человек, в котором поселяется какая-то нечистая сила. Отчего войти в церковь и тем более принять причастие он не может обычным образом. Как минимум выкручивать станет. Так?

— Так…

— А ты сам видел, как я принимал причастие. И дальнейшие разговоры про одержимость возможны, только если допустить, что наша православная церковь утратила благословение небес. То есть, нечисть в ней чувствует себя спокойно. Но сие есть ересь. Верно?

— Верно. Но не исключает продажа души дьяволу.

— Отлично. Я знал, что ты спросишь, поэтому поспрашивал о том, что это такое. Для начала — сама сделка. Для ее совершения нужно провести ритуал и переговоры с демоном. Как я мог это сделать, если нахожусь все время на виду? Я только нужду справляю уединившись. Но вызывать демона в таких условиях… Думаешь, дьявол или хотя бы черт явится ко мне на горшок? Он чай не нянька для вытирания жопки. Да и глупо это. Нечисть там или нет, а уважение какое-то к гостям иметь нужно.

— Резонно. — усмехнулся Ромодановский, видимо что-то себе вообразив.

— Далее. Я изменился в храме. Если допустить, что имела место сделка с демоном, то он никак не мог изменить меня в храме. А если это допустить, то мы вновь возвращаемся к вопросу святости церкви. Ведь так?

— Ты мог притворяться.

— Ты сам меня поддержал тогда под руку. Я притворялся? И если бы такова была реакция продавшего душу, то я бы каждое посещение церкви падал в обморок.

Ромодановский промолчал.

— Ну и четвертое — метка. На мне должна быть метка. По поверью она есть на каждом человеке, что заключил сделку с демоном. Осматривать будешь? Мне раздеться?

— Ладно. Звучит все это резонно. Но не дает объяснения произошедшему. Ты изменился. Сильно. И я хочу знать — что с тобой там произошло.

— Я и сам этого не знаю.

— Хорошо. Как это все выглядело?

— Мне показалось, что внезапно все залил яркий свет. И я сам словно куда-то полетел. А потом — очнулся, ощутив себя обмякшим у