— Морин сейчас больна.

— Ты мне об этом не говорил.

— О, я уверен, что говорил.

Кейти слегка повысила голос, и в нем впервые прорезались гневные нотки.

— Ты не говорил! Я наверняка помнила бы об этом. Я ведь работала с ней, помнишь?

В течение долгого времени Морин составляла весь их штат, и эти две женщины работали вместе. Когда мать Кейти скоропостижно умерла полтора года назад, а все три ее дочери, включая Кейти, от горя потеряли голову, Морин взяла на себя все похоронные приготовления.

— И как долго она уже больна?

— Недели три… или четыре… — пробормотал Роберт.

— И за это время ты ни разу не удосужился рассказать мне о ее болезни! — Кейти с большим усилием заставила себя говорить спокойнее, тише. — Ни разу! Я позвонила бы ей, сходила бы к ней домой…

— Я был занят. Должно быть, забыл.

— Что с ней случилось?

— Инфекция, какой-то кашель. Ее врач утверждает, что до следующего года она не вернется. И это именно тогда, когда у нас самый настоящий аврал! — добавил он, раздражаясь.

— Ты так говоришь, словно она заболела специально. Я вот, например, не припомню, когда Морин в последний раз болела. А ты?

Роберт ничего не ответил. Обнаженный, он зашел в ванную и закрыл за собой дверь.

Через несколько секунд Кейти услышала жужжание его электрической щетки. Это была особенность Роберта — он поступал так, когда не знал, что ответить, или когда чувствовал себя виноватым.

— А кто теперь сидит на телефоне? — спросила у мужа Кейти, когда тот вышел из ванной.

— Временный секретарь, Илона. Кажется, она русская. Мне прислали ее из агентства, очень хорошо работает.

Кейти удалось прийти в себя, пока Роберт находился в ванной. А в тот момент, когда узнала, что Морин так давно больна, она почувствовала, что близка к истерике.

— Может быть, это Илона занималась резервированием столиков? — предположила Кейти.

Роберт вынул из шкафа чистую пижаму и стал ее надевать.

— Возможно. Я уже не помню. Это было почти четыре недели назад. Я думал, что этим занималась Морин. Но я все равно схожу к директору ресторана, как только у меня выпадет свободная минутка.

— Хочешь, я сделаю это вместо тебя? — предложила Кейти, ожидая услышать «нет».

В ответ Роберт пожал плечами.

— Если не трудно… Столик для двоих, в пятницу, в 19.30, на мое имя или на имя Джимми Морана. Я использовал его имя на всякий случай — вдруг бы он прибыл раньше меня.

Роберт лег под одеяло и дотянулся до Кейти, чтобы поцеловать ее в щеку. Она ощутила только слабый запах вина в его дыхании. Никаких других ароматов — мыла, туалетной воды. Ничего такого, что указывало бы, что он недавно принял душ.

— Ночь, — пробормотала Кейти и повернулась, крайне смущенная. Значит, она была полностью неправа: если Роберт действительно обедал с Джимми сегодня вечером, вряд ли он позволил бы ей позвонить в ресторан и пожаловаться. И, конечно, он не знал, что она уже туда звонила.

Но если Кейти была неправа в том, что он встречался сегодня с любовницей, если он на самом деле ужинал с Джимми… Если все ее подозрения были безосновательны, почему же они все-таки возникли?

Рядом ровно задышал Роберт.

Значит, она зря подозревала мужа? Существовало реальное объяснение всем его поступкам. Она сама, Кейти, ведет себя как настоящий параноик — подозрительная жена красивого мужчины.

Было уже почти 4.30, когда Кейти наконец смогла заснуть. Ей показалось, что прошло минут пять, не больше, и зазвонил будильник.

Суббота, 21 декабря

Кейти остановила машину перед Глэсневинским кладбищем и взглянула через ветровое стекло на круглую башню, выделяющуюся на фоне ярко-синего неба. Ее трясло, но эта дрожь не имела никакого отношения к ледяному воздуху декабря: все дело было в этом месте.

Здесь были похоронены ее мать и отец — в одной могиле в самом центре старого кладбища. В других могилах — некоторые с плитами, другие без — покоились все многочисленные родственники Кейти: дяди, тети, кузены. Она ненавидела это место, всегда ненавидела.

Кейти обладала чересчур ярким воображением, поэтому могла легко представить, как люди, которых она когда-то знала, превращались в ничто, как плоть постепенно покидала их кости. Ей казалось, что их глаза широко открыты и что они смотрят на нее пристально… и видят ее.

Кейти ненавидела этот последний приют человека, эти огромные надгробные плиты, украшенные фотографиями.

Когда она была маленькой, в их семье бытовала довольно странная традиция: посещать это кладбище примерно раз в неделю по воскресеньям. И всякий раз, когда они проходили за ворота, отец одинаково шутил, называя Глэсневин «Дублинским центром мертвых», а Кейти и две ее сестры громко плакали в унисон. Это стало частью ритуала.

Каждый раз, придя на кладбище, они начинали с могил бабушки и дедушки и затем обходили могилы всех остальных родственников, выпалывали сорняки, подметали землю и намывали надгробия мыльной водой, которую приносили в бутылках из-под лимонада. Кейти так часто это делала, что успела выучить имена, даты рождения и смерти почти всей родни, похороненной там, и это при том, что никого из них она не знала. Кроме этого, она помнила все рассказанные обстоятельства их жизни: так, например, ей было известно, что их тетя Мэй поссорилась со своим кузеном Тони и что они не разговаривали друг с другом почти тридцать лет, а кузина Джесси была брошена женихом Тимом прямо в церкви, и что он позже женился на их тете Рите. А вот этому дяде Фитцу сделали специальный гроб, потому что он был необычайно высокого роста.

Только значительно позже Кейти поняла, что таким образом отец не давал никому забывать их семейную историю, хотя сам этого и не осознавал.

Прошли годы, и она до сих пор может без особого труда найти каждую из этих могил. Но ее дети не найдут, где похоронены их бабушка и дедушка. Они совсем не знакомы с семейной историей Кейти и еще меньше — с фамильной историей Роберта.

На похоронах своей матери Кейти стояла и смотрела, как черный полированный гроб медленно опускается в землю, после чего в этот же день сделала приписку к своему завещанию: инструкцию на случай собственной смерти. Там было указано, чтобы ее кремировали, а прах развеяли в море. Кейти совсем не хотелось, чтобы ее зарыли в землю, а на голову поставили каменную плиту.

Часы на воротах пробили одиннадцать раз, и Кейти машинально сверилась со своими наручными часами. Ей можно было бы подождать еще несколько минут.

На кладбище было очень много людей, а у ворот сидела женщина и продавала цветы — рождественские букеты и те ярко-красные цветы, которые всегда появлялись только в декабре. Кейти подумала, что это пуансеттии, но совсем не была в этом уверена.