— Правда?

— Да спроси любого акушера. Нет, у толстяков, конечно, не получится.

— Или у дебилов с большой головой.

— Да, разумеется. Но это давным-давно известное правило. Однако в это окошко вряд ли кто пролезет. Какое тут расстояние между прутьями? Дюйма три-четыре?

— Можешь оставить окно открытым, Берн. В комнате жутко душно. В окно они не влезали, замки не взламывали, так что же остается? Черная магия, что ли?

— Не знаю. Не исключено.

— Каминная труба замурована, так что никаких фокусов в духе Санта-Клауса. Как же тогда они могли попасть в квартиру, скажи на милость? Из подвала через пол? Через потолок, что ли?

— Да нет, мало похоже… Скажи-ка, Кэролайн, а как выглядела квартира, когда ты пришла?

— Да как обычно.

— Они не шарили по ящикам, не рылись в вещах?

— Ну, даже если они и выдвигали ящики, а потом опять задвинули, я бы все равно не заметила. Нет, никакого беспорядка не было, если ты это имеешь в виду. Да я бы сроду не догадалась, что тут кто-то побывал, но только нигде не могла найти Арчи… И все еще не верила, что кто-то влезал в квартиру, пока они не позвонили и не сказали, что похитили моего котика. Не мог же он исчезнуть сам по себе, Берн. Так что какая разница…

— Если б я знал…

— А может, кто-то выкрал у меня ключи из сумочки? Это совсем не сложно, стащить кольцо с ключами, когда я была в «Пудл Фэктори», отнести их в мастерскую, сделать дубликаты, а потом снова бросить их в сумочку.

— И что, ты при этом ничего не заметила?

— Ну а что тут такого особенного? Допустим, они пришли и стали спрашивать, нельзя ли подстричь и причесать собачку, и сперли ключи, а потом вернулись договориться назначить день и час и вернули ключи… Это ведь возможно, разве нет?

— Ты что же, оставляешь сумочку на самом видном месте?

— Нет, обычно нет, но кто знает? Ладно, какая, черт возьми, разница? Мы же не запираем конюшни после того, как воры увели лошадей. Мы проверяем замки, посыпаем дверную ручку порошком, чтобы снять отпечатки пальцев… — Она нахмурилась. — Послушай, Берн, а может, так и надо было сделать?

— Что сделать? Снять отпечатки? Да даже если б они там были и их удалось бы снять, что нам от этого толку? Мы ведь не полиция, Кэролайн.

— А почему бы тебе не попросить Рея Кирчмана проверить эти отпечатки?

— Даже если б он и согласился по доброте душевной, все равно совершенно невозможно провести сверку по одному отпечатку, разве только в том случае, когда на примете у тебя уже имеется подозреваемый. И потом, нужен целый набор отпечатков, а нам вряд ли удалось бы их снять, если этот тип, кто бы он там ни был, вообще оставил отпечатки, а ведь это вовсе не обязательно. И этого типа надо прежде поймать и взять у него отпечатки в полиции, чтобы проверить, действительно ли они принадлежат ему, и к тому же…

— Ладно, забудь, что я говорила. Тогда знаешь что? Давай-ка… о, черт! — сказала она и встала, чтобы подойти к телефону. — Алло? Алло? Так… Погодите, не вешайте трубку, сейчас я… О, дьявол, они уже отключились!

— Кто?

— Нацисты. Велели заглянуть в почтовый ящик. Я ведь уже смотрела, помнишь? И там был только счет, и уже одного этого достаточно, чтобы испортить настроение на весь день. А в щелку двери, ну, что в «Пудл Фэктори», забросили только каталог расчесок и щеток для тримминга и еще какой-то опросник из организации по борьбе с жестоким обращением с животными, вот и все. Но ведь второй доставки сегодня вроде бы уже не будет?

— Может, они просто бросили что-то в почтовый ящик, не прибегая к услугам почты? Послушай, Кэролайн, я знаю, это тоже противозаконно, но кажется, мы имеем дело с людьми, которым на все законы просто наплевать.

Она окинула меня многозначительным взглядом и вышла. А затем вернулась с маленьким конвертом в руке. Он был сложен пополам в длину. Кэролайн развернула его.

— Ни имени, — сказала она, — ни марки.

— И разумеется, никакого обратного адреса, и ничего удивительного в том нет, верно? Так почему бы тебе его не открыть?

Поднеся конверт к свету, Кэролайн, щурясь, разглядывала его.

— Пустой, — заявила она.

— Но ты все-таки открой и проверь.

— Ну хорошо, но какой смысл? И вообще, какой смысл совать пустой конверт в почтовый ящик? Это что, действительно противозаконно?

— Да, только этих типов вряд ли удастся привлечь к ответственности. Что случилось?

— Смотри!

— Волосы… — сказал я и взял один волосок. — Но почему в…

— О, Господи, Берни! Ну, разве ты не видишь, что это такое? — Она схватила меня за руки и испуганно уставилась прямо в глаза. — Это же кошачьи бакенбарды… — пробормотала она.

— Ну, тогда у него, видимо, была еще пижама и курительная трубка. Извини, не обижайся. Нечаянно вырвалось. Но к чему им было это посылать?

— Чтоб убедить нас в серьезности своих намерений.

— Что ж, я убежден. Хотя убедился в этом еще раньше, когда узнал, что им удалось выкрасть кота из запертой квартиры. Нет, они окончательно сбесились! Это ж надо, отрезать у кота бакенбарды!

— Тем самым они хотят показать, что он действительно у них.

Я пожал плечами.

— Ну, не знаю. Мало ли чьи это бакенбарды. Может, от другого кота. Они все похожи друг на друга. Так что не обязательно это Арчи… О, Господи Исусе!

— Что такое?

— Мы не можем выкрасть Мондриана из галереи Хьюлетта.

— Знаю.

— Но я знаю, где имеется Мондриан, которого я вполне могу увести.

— Где? В Музее современного искусства? Там вроде бы была парочка Мондрианов. И еще несколько картин, если я не ошибаюсь, в Музее Гуггенхайма, да?

— Я знаю одну картину в частной коллекции.

— Но ведь и в Хьюлетт они тоже вроде бы были в частной коллекции. А потом стали общественным достоянием и останутся им до тех пор, пока не окажутся у нас в руках, и…

— Забудь про нее. Я говорю про другую, которая до сих пор находится в частной коллекции. И видел я ее не далее как вчера ночью.

Она вскинула на меня глаза.

— Мне известно, что тебя вчера вечером дома не было, вот и все.

— Правильно.

— И ты не сказал мне, чем занимался.

— Думаю, что догадаться не так уж сложно. Но у меня имелся повод, законное, так сказать, основание войти в этот строго охраняемый дом. Я должен был оценить частную библиотеку одного человека. Одного очень милого человека по фамилии Ондердонк. Он заплатил мне двести долларов только за то, что я сказал, сколько стоят его книги.

— И много они стоят?