— Ничего по сравнению с тем, что висело у него на стене. Там вообще много чего висело, в том числе картина Мондриана.

— Похожая на ту, что мы видели в музее Хьюлетта?

— Кто ее знает… Она была примерно тех же размеров и формата, да и цвета, помнится, те же. Но на взгляд эксперта они могут отличаться, как небо и земля. Вся суть в том, смогу ли я пробраться туда и взять этого Мондриана…

— Но они же поймут, что это не та картина! Ведь та так и останется висеть в галерее.

— Да, но вряд ли они станут возражать против этой. Если мы предложим им подлинного Мондриана примерно той же стоимости, в четверть миллиона долларов, они на том и успокоятся.

— А что, та тоже стоит такую же уйму денег?

— Понятия не имею. Спрос на предметы искусства сейчас несколько упал, а вот подробности мне неизвестны. Ну неужели ты считаешь, они не клюнут, если мы предложим им настоящего Мондриана в обмен на какого-то кота? Да они будут полными кретинами, если откажутся.

— Мы и без того знаем, что они кретины.

— Мало того что кретины. Круглые дураки! Однако не настолько дураки, чтоб прикончить ни в чем не повинного кота… — Я схватил телефонную книгу, нашел номер Ондердонка и набрал его. Гудок прогудел двенадцать раз, но никто не ответил. — Нет дома, — сказал я. — Ладно, будем надеяться, вышел он не надолго.

— А что ты собираешься делать, Берн?

— Пойду домой, — ответил я. — Переоденусь, набью карманы разным подручным инструментом…

— Воровским инструментом.

— А потом отправлюсь в «Шарлемань». Причем лучше всего попасть туда до четырех, иначе кто-нибудь непременно узнает меня, привратник, консьерж или лифтер. А может, и не узнают. Вчера я был в костюме, сегодня оденусь попроще. Но все равно, лучше успеть туда до четырех.

— А как ты собираешься проникнуть в дом, а, Берн? Я так поняла, эта крепость охраняется еще покруче, чем Форт-Нокс.[12]

— Там видно будет, — ответил я. — И потом, я ведь не говорил тебе, что это будет просто.

И я поспешил домой, где переоделся в китайские хлопковые брюки и рубашку с короткими рукавами, которую можно было бы принять за изделие фирмы «Лакост», если бы вышитый на груди знак представлял собой рептилию,[13]а не птичку в полете. По всей видимости, это должно было быть изображение ласточки, перелетающей в теплые края и догоняющей таким образом лето, поскольку фирма называлась «Своллоутейл».[14]Но в моду ее изделия так и не вошли, и я догадываюсь почему.

Этот свой наряд я дополнил потрепанными кедами, разложил воровские инструменты по карманам — атташе-кейс не соответствовал образу, который я для себя выбрал.

Снова набрал номер Ондердонка и долго прижимал трубку к уху. И снова никто не ответил. Нашел в книжке другой номер, набрал его — и тоже безрезультатно. Попробовал позвонить по третьему, и где-то на середине четвертого гудка трубку сняла женщина. Я осведомился, дома ли мистер Ходпеппер, на что она ответила, что я ошибся номером. Но это она так думала.

На углу Семьдесят второй я заскочил в цветочный магазин и набрал там букет на четыре доллара девяносто восемь центов. И удивился, как неоднократно удивлялся и раньше, что цветы за многие годы подорожали совсем не намного, что они остались в числе тех немногих вещей, которые стоят своих денег.

Затем я попросил у продавца конверт и пустую карточку, написал на конверте «Леоне Тримейн», а на карточке — «С любовью, Дональд Браун» (я уже подумывал написать «Говард Ходпеппер», но здравый смысл восторжествовал, время от времени со мной такое случалось), затем заплатил за цветы, прикрепил конверт с карточкой к оберточной бумаге, вышел на улицу и поймал такси.

Водитель высадил меня на Мэдисон Авеню, за утлом, не доезжая одного квартала до «Шарлеманя». Ребята, доставляющие цветы из магазина, вряд ли станут разъезжать на такси. Я подошел к центральному входу в здание и, игнорируя привратника, направился прямо к консьержу.

— Доставка на дом, — заявил я и прочитал имя на карточке: — Тут сказано, «Леоне Тримейн».

— Я ей передам, — сказал он и потянулся к букету.

Я одернул руку.

— Я должен доставить лично.

— Да не волнуйся ты, она их получит.

— А если будет ответ?

— Он просто хочет получить на чай, — вмешался привратник. — Вот чего ему надобно.

— На чай? От Тримейн? — заметил консьерж и обменялся с привратником понимающими улыбками. — Ладно, разбирайтесь сами, — сказал он и потянулся к трубке домофона. — Мисс Тримейн?.. Тут вам доставка… Похоже, что цветы. Сейчас поднимется парень из магазина и принесет. Да, мэм… — Он повесил трубку и покачал головой. — Можешь подняться. Лифт вон там. Квартира 9-Си.

Войдя в лифт, я взглянул на наручные часы. Время было рассчитано безупречно. Сейчас ровно три тридцать. Консьерж, привратник и лифтер принадлежали не к той смене, что видела меня вчера входящим в здание, и не к той, которая дежурила, когда я выходил с марками Эпплинга в атташе-кейсе. А через полчаса они сменятся, и никто уже не станет удивляться, отчего парень, разносящий цветы, так долго торчал в квартире этой самой Тримейн. Но откуда ребятам, что явятся им на смену, знать, что я приносил цветы? Они подумают, что я заходил к какому-нибудь другому жильцу по делу. Да и потом, на выходе они обычно уже не так цепляются. Считают, что раз уж я прошел проверку на входе, то все о'кей. Нет, конечно, если меня застукают выносящим мебель, реакция будет иной, но в остальном особых проблем на выходе не предвидится. Самое трудное — это войти.

Лифт замер на девятом этаже, и лифтер указал на дверь квартиры. Я поблагодарил его, вышел и стоял перед дверью навострив уши в надежде услышать, как закрываются двери лифта. Они не закрывались. Ну, ясное дело, нет! Они всегда ждали, пока жилец не откроет. Что ж, в любом случае цветы следовало передать, так что же я жду?..

И я надавил на кнопку звонка. Внутри мелодично зазвенел колокольчик, и через несколько секунд дверь распахнулась. У женщины, стоявшей на пороге, были ненатуральные огненно-рыжие волосы и лицо со следами многочисленных подтяжек. На ней красовалось нечто вроде халата с восточным рисунком, а в глазах — выражение, с каким смотрит человек, учуявший нечто непристойное.

— Цветы? — протянула она. — А вы точно уверены, что это мне?

— Мисс Леона Тримейн?

— Да, верно.

— Тогда, значит, вам.

Я все еще вслушивался — не закрываются ли двери лифта, а потом вдруг со всей отчетливостью осознал, что этот долгожданный звук мне вряд ли суждено услышать. Да и с какой стати? Никуда он не поедет, так и будет торчать здесь, на этаже, пока она не заберет цветы и не сунет мне на чай, и уже тогда он спустит меня вниз. Замечательно!.. Я нашел способ проникнуть в «Шарлемань», теперь надо бы изобрести предлог, как тут задержаться.